Часть 12.читать дальше
Писк мониторов.
- Он пока стабилен.
- Хорошо.
- Доктор, как он?!
- Успокойтесь, пожалуйста. Это вы его привезли?
- Да я… Но что с ним?
- Как вас зовут?
- Джаред Падалеки…я… Доктор…
- Спокойней, Джаред. Я доктор Левил, лечащий врач Дженсена.
Писк мониторов.
- Доктор, скажите, что с ним?
- Он пока стабилен, но без сознания. Как вы его нашли?
- Я нашел его около лестницы… Боже… Он… он… Лежал около перил. По-видимому, упал с нее или оступился. Я не знаю, не знаю…
- Успокойтесь, Джаред, успокойтесь. Давайте пройдем ко мне в кабинет и спокойно поговорим.
Писк мониторов.
- Нет. Я его не оставлю… Нет!
- Хорошо, хорошо. Не нервничайте так. Вот, выпейте воды.
- Спасибо.
- Вернемся к случившемуся. Когда вы нашли Дженсена, он уже был без сознания?
- Да… Я же говорил. Я страшно перепугался. Мне показалось, что он вообще не дышит… весь такой бледный, неподвижный…
- Пейте воду, Джаред. Вот так. Что было дальше? Как вы попали к нему в дом?
- Я приехал еще утром и почти весь день проторчал у него под дверью. То стучал, то звонил, но никто не открывал. Я подумал, что Джена нет дома. Звонил на сотовый, не брал трубку. Потом я просто не выдержал… К тому же мне показалось, что раздался какой-то грохот. В общем, я выломал дверь…
- Понятно. Хорошо, что вы нашли его.
- Он, правда, упал с лестницы?
- Боюсь, что так, судя по травмам. Но видимо Дженсен упал не с верхней ступеньки, иначе повреждения были бы гораздо значительнее. И скорее всего в его состоянии это означало бы мгновенную смерть.
Писк мониторов.
- В каком состоянии?
- Простите, это врачебная тайна. Могу рассказать только его поверенному в медицинских делах, а это его мать. Кстати, мы уже связались с ней. Она сказала, что постарается вылететь первым же рейсом.
- Господи… Доктор, скажите, что с ним всё будет хорошо? Пожалуйста, скажите…
- Мне искренне жаль, Джаред, но я не могу этого сказать. Еще раз простите.
Писк мониторов.
- Могу я побыть с ним?
- Конечно.
- Спасибо.
Звук шагов и закрывающиеся двери.
- Хэй… Как ты, парень?
Писк мониторов.
- Я присяду тут рядом? Вот так… Джен, ты меня слышишь?... О господи… Кажется совсем недавно ты стоял на моем пороге и теперь здесь… лежишь… молчишь. Почему ты молчишь? Ведь всё будет хорошо, правда? Эти доктора такие паникеры, не обращай на них внимание!... Не против, я возьму тебя за руку? Такая горячая… Наверно, жар. Снова объелся мороженым, простыл…
Писк мониторов. Еле слышный всхлип.
- Дженни, пожалуйста, поговори со мной… Всё так глупо! Я хотел приехать раньше, правда, хотел! Сесть на самолет и прилететь в тот же день. Но Чад остановил, сказал, что это безумие, что у меня день рождения… Черт!! А потом… потом… Я не знаю, что случилось. Собирался каждый день. Моя сумка стояла в коридоре, и вся семья запиналась об нее, а я не убирал. Каждый день, Джен, понимаешь, каждый… Я собирался… Не мог решиться. Я до сих пор вижу тебя, стоящего около того поворота. Стоило мне выйти из дома и там был ты… И каждый день я откладывал поездку, как последний трус… Боже мой! Представь, какой я оказался тряпкой… Чад сам принес мне билет до Ванкувера, если б не он… Он молодец. Я же говорил тебе, что Чад хороший парень.
Писк мониторов.
- Я сидел на пороге твоего дома весь день… Думал, что тебе скажу… Думал в самолете, в аэропорту, по дороге к тебе, потом там на лужайке… И всё не мог подобрать слова… как всегда. Ведь ты же обычно говорил, что у меня туго со словарным запасом, когда я волнуюсь. Всё так. Всё так. Столько всего… столько всего, Джен… Я хотел сказать так много. Как я скучаю, когда тебя нет рядом, как радуюсь, когда ты приносишь мне конфеты, как восхищаюсь тобой, как могу часами смотреть на тебя, как я люблю, когда ты играешь с моими собаками, люблю, когда с таким серьезным лицом учишь роль, высунув кончик языка… Обожаю твою привычку морщить нос и оставлять сценарий в самых неподходящих местах. Всё это… Понимаешь, всё это – ты! Улыбка, веснушки, торчащие ёжиком волосы, забавная походка ковбоя, морщинки около глаз, вечно приоткрытые, как от любопытства или удивления, губы… столько всего, что так важно для меня и незаметно для других… Если ты слышишь, то, наверно, смеешься. Ведь я несу такую чушь…
Писк мониторов.
- Как думаешь, стоит позвонить Крипке и попросить написать для меня речь?
Снова всхлип. Гул аппаратов.
- Хотел сказать… Спасибо за подарок. Тогда ты так быстро ушел, и я не успел поблагодарить. Замечательный подарок! Мне всегда хотелось такое кольцо: простое, без всяких там наворотов и бриллиантов. Видишь, как идеально подошло? Здорово просто… И гравировка на внутренней стороне очень оригинальная… У тебя отличное чувство юмора. Обошелся без всяких банальных: «С днем рождения», «Твой навечно» и прочей ерунды. Я никому не показывал, что там написано… И не покажу. Ты знаешь, я знаю – этого достаточно. Правда, Джен? Отличный подарок, не то что мой… Ты… ты…
Писк мониторов.
- Дженни… Ты же не бросишь меня? Конечно, нет. Вздор! Бред! Куда же я без своего карманного Дженсена Эклза? Как же я буду загадывать желания, если рядом не будет звезды? Без тебя уже никак… Я не могу… Не хочу… Дженсен… Я… я… я… Боже, боже, бо…
Гул аппаратуры сливается с равномерным попискиванием мониторов.
- Я обещал, что позабочусь о тебе. Я собираюсь выполнить обещание, так что даже не надейся избавиться от меня! Ты… ты… Всё. Будет. В порядке. А помнишь, как я затеял то гадание по руке, а сам ничего не понимал в этом? Ты мне тогда помог. Рассказывал про линию жизни, ума… Кстати, насчет моей линии ума ты прав – коротковата. Не смешно? Ну ладно. Еще была линия любви. И ты пообещал мне любовь на всю жизнь… Ты говорил, что не можешь назвать имена и даты. Но неужели не разглядел огромные буквы: ДЖЕНСЕН? Что я несу? А наше прошлое Рождество, Джен… Это было великолепно. Именно о таком Рождестве я всегда мечтал. Ёлка, гирлянды, камин, яичный коктейль и ты. Тот альбом с фотографиями я так часто пересматриваю, особенно когда тебя нет рядом. Лучший подарок за всю мою жизнь… Ну и кольцо, конечно же. Господи, почему мне так трудно сказать? Ведь мне очень хотелось, чуть ли не с первой нашей встречи… Тогда ты разошелся с этой своей… Черт, я даже не помню её имени. Ты был расстроен и позвал меня выпить и посмотреть футбол. Я весь вечер пытался развеселить тебя, и ты изредка улыбался… но глаза сразу выдавали тебя. Так всегда бывает. Твои глаза они такие… такие… Я вижу в них всё!... Думал, что вижу… Прости. Мне так хотелось обнять тебя и закричать, что ты самый-самый-самый и любая девушка, которая не поняла это просто дура! Но я мочал… Идиот! Дженни, прости меня… Я такой дурак.
Писк мониторов. Чьи-то шаги по коридору.
- Хочешь, спою тебе? Знаю, что голос у меня так себе… честно говоря никакой, но я постараюсь. Ты же мне пел тогда, по телефону. Я не забыл…
Качаясь в цепях моста,
Смеясь на руинах стен,
В надежде на чудеса
Я вновь получил взамен
Бессонницы легкий люфт,
Угар, воспаленных глаз,
Однако же я люблю,
По правде сказать, лишь вас.
Тех, кто сводит с ума, не касаясь души,
Растворяясь в дожде под конец сентября,
Кто уходит впотьмах невидим, неслышим,
Оставляя лишь тень в свете злом фонаря…
… в… свете… злом… фонаря…
Не забыл ни строчки… Я помню все, что ты мне говорил. Ты же не оставишь мне только тень, одни воспоминания? Не поступишь так со мной? Скажи «нет», Джен! Скажи же!
Писк мониторов.
- Почему я не могу тебе это сказать… У тебя хватило смелости. А я… я… Что ж, черт побери, со мной не так!! Проклятье!!
Писк монитора стал сильнее.
- О, прости, прости, пожалуйста! Я не хотел кричать… Прости, Дженсен. Всё это потому… потому…
Всхлип. Писк мониторов.
- Я… так люблю тебя. Не оставляй меня… Прошу, Дженни. Только не ты… Нет. Очень тебя люблю…
Писк мониторов становится еще громче. Гул аппаратов нарастает.
- Что происходит?! Джен, Дженсен! Сестра!! Доктор! Кто-нибудь помогите!!
- Что случилось?
- Мониторы… Что-то не так.
- Срочно в палату номер двенадцать всем дежурным врачам! Вызовите доктора Левила! Быстрее!
- Что происходит?! Дженсен!!
- Сэр, выйдите, пожалуйста, из палаты.
- Я никуда не пойду! Дженсен!! Что случилось?! Было же всё в порядке!!
- Сэр, прошу, не мешайте. Покиньте палату. Выведите его кто-нибудь!
- Нет!!! Нет!!! Джен!! Отпустите меня!!
- Мистер Падалеки!
- Доктор Левил, что происходит?!!
- Джаред, уйдите. Вы ничем не сможете помочь. Сестра, проводите мистера Падалеки и позаботьтесь о нем.
- Дженсен!!! Джен!! Я должен остаться! Я обещал позаботиться о нем! Он же не может… Нет, нет, нет!! Джен-сен!! Оставьте меня!! Прошу! Джее-е-ен!!
- Дж…
- Пациент что-то сказал?!
- Это конвульсии.
- … ед…
- Остановка дыхания!
- Реанимационный набор!
- Пульса нет!
- Продолжайте реанимацию!
- Пульса всё еще нет!
- Продолжайте!
- Нет… нет… нет… нет… нет… прошу…
- Да уведите же его!!
- Доктор, пульса нет.
- Еще раз!
- Джен…
- Нет, доктор.
- Время смерти – девятнадцать сорок три. Мне очень жаль, Джаред.
- Нет… нет… нет…
- Джаред, вы меня слышите?
- Дженсен…
- Пойдемте…
- Нет... нет.
- Увезите тело до приезда родственников.
- Хорошо доктор.
- Джаред, пойдемте. Ну же.
- Не… т…
******
Джаред думал, что будет много плакать. Но это оказалось не так. Ни слез, ни истерики – ничего. Такое простое, абсолютное ничто. Пустота вокруг и пустота внутри. Ни-че-го. Куда бы он не повернулся, куда бы он не посмотрел - повсюду никого и ничего.
Транспортировка тела и подготовка к похоронам заняли дня три… или лет пять. Джаред не был уверен. Чад постоянно крутился около него, но это было неважно. Мама приехала с ним, но это тоже было неважно, как и всё остальное.
День самих похорон казался таким обычным и ничем не выделяющимся среди прочих, что создавалось впечатление его незначительности и нереальности. С утра Джаред надел безукоризненно белую рубашку и строгий черный костюм. Долго завязывал шнурки у ботинок, расправляя каждый узел и стряхивая никому незаметные пылинки. В зеркало он старался не смотреть. Может потому, что не хотел видеть свои погасшие, невыразительные глаза, может боялся, что галстук как всегда завязан криво и неправильно, а может потому, что в зеркале отражалась та пугающая пустота, которая теперь всегда окружала его непроницаемой тьмой.
Церемония погребения была скромной и строгой. На ней присутствовали только родные, близкие друзья и… и он.
Джаред стоял немного поодаль от всех людей и от гроба. Ветер слегка задевал полы пиджака, заставляя те слегка колыхаться. Волосы впервые в жизни не падали на глаза, хотя с утра он едва расчесался и тем более не укладывал их. Солнце то пропадало за набежавшим облаком, то вновь показывалось на синеве летнего неба. До Джареда доносились отдельные слова священника и чей-то глухой плач. Ему было видно, как рыдают сестра и мать Дженсена, уткнувшись в носовые платки, было видно, как неестественно прямо, сжав кулаки, стоят его брат и отец. Еще были какие-то люди: знакомые и те, кого он видел впервые.
Священник закончил речь и закрыл Библию. Над собравшимися пронесся слабый вздох, вырвавшийся у всех одновременно. Люди стали подходить к гробу, задерживались около него несколько секунд и отходили в сторону, уступая место другим. От них отделилась фигура и стала приближаться к нему. Но Джаред упорно не мог узнать кто это, пока тот не подошел вплотную.
- Джаред, иди, попрощайся,- тихо проговорил Чад, глядя куда-то в сторону.
Он ничего не ответил и даже не посмотрел на друга. Все его внимание было сконцентрировано на ярко-белом цветке, лежащем у разрытой могилы.
- Джаред, это последняя возможность. Иди или потом будешь об этом жалеть,- Мюррей осторожно коснулся локтя Джея, но тот тут же отдернул руку.- Джей…
Чад прикрыл лицо рукой и отвернулся в сторону. Джаред сделал неуверенный шаг вперед, потом еще один. Он понял что идет только тогда, когда почти вплотную подошел к группе плачущих людей. Они медленно расступились перед ним, будто растекаясь в стороны беззвучной, прозрачной водой. Джаред сделал еще четыре шага и остановился, поняв, что стоит у самого гроба.
Его глаза были опушены вниз, словно единственное что интересовало – это земля под ногами да пара слегка запылившихся черных ботинок. За спиной раздавались чьи-то голоса, всхлипы. Кто-то прошел мимо, задев его рукой. От этого соприкосновения Джаред вздрогнул и резко поднял глаза.
Белые, тонкие пальцы были переплетены в замок на груди. Казалось, что они созданы для того, чтобы вот так изящно лежать, поражая своим совершенством. Но Джаред знал, что это не так. Эти руки должны были перелистывать страницы книг, перебирать струны гитары или обхватывать, обнимая, горячую кружку с кофе. Они не должны были лежать вот так неподвижно и спокойно.
Взгляд угасших карих глаз медленно скользил выше, отмечая ослепительно белую рубашку и странного темного оттенка галстук с непонятным рисунком. Дженсен не очень любил галстуки… зато очень любил рубашки. Белоснежная ткань воротничка естественно перетекала в такую же белоснежную кожу. И становилось непонятно, где заканчивается одежда и начинается человек. Джаред несколько раз моргнул, фокусируя зрение, придавая картинке четкости. И мгновенно в размытом пятне резко обозначились чрезвычайно заострившиеся черты лица: упрямая линия подбородка, полоска сомкнутых губ, ставших пугающе застывшими, четко выделяющиеся скулы, еле заметная горбинка носа. Веснушки стали совсем тусклыми и почти незаметными, пришлось напрячь зрение, чтобы их рассмотреть. Это особенно удивляло, потому что по логике они должны были яркими пятнышками выделяться на белом, как мел, лице. Джаред перевел взгляд немного выше, рассматривая острые пики ресниц, которые, казалось, вот-вот проткнут тонкую, фарфоровую кожу. Глаза плотно закрыты, так что не остается сомнения – они уже не откроются никогда. Почему-то от этой мысли стало безумно холодно и Джаред поежился. Хрупкая, дурацкая надежда, что эти глаза еще когда-нибудь согреют его своим теплым зеленым светом, с тихим звоном рассыпалась в пыль.
Легкий ветерок с какой-то детской непосредственностью перебирал коротко стриженные волосы, путаясь в них. Джаред осторожно протянул руку и провел, едва касаясь, пальцами по волосам, пытаясь помочь ветру выпутаться и полететь дальше. Знакомое до боли чувство пронзило насквозь, заставляя сердце сжаться и замереть. Ладонь инстинктивно дрогнула, когда короткие волоски слегка кольнули кожу.
Указательным пальцем Джаред прочертил тонкую линию профиля, остановившись на подбородке. Потом медленно, как во сне, наклонился вперед. Так близко, что его пылающую кожу обожгло холодом, исходящим теперь от Дженсена. Губы Джареда дрогнули. Он хотел произнести только одно слово: «Прощай», но вместо этого откуда-то из глубины вырвалось такое простое и естественное, совсем тихое: «Я тебя люблю».
Джаред поддался вперед совсем чуть-чуть, так чтобы почувствовать ледяную гладкость когда-то обветренных и горячих губ, и замер всего на мгновенье, не понимая, что происходит и зачем он вообще это делает. Секунда, и он выпрямился во весь рост, отстраняясь так далеко, как только было возможно, хотя на самом деле хотел одного – остаться с ним.
Перед глазами расстилалось городское кладбище, сплошь состоящее из могил неизвестных ему людей. Через какие-то двадцать минут Дженсен тоже превратится в кусочек газона на этой земле и прямоугольный серый камень.
- Пойдем, дорогой,- ласковый женский голос звал откуда-то издалека. Чья-то рука попыталась прикоснуться к нему, но Джаред отпрянул в сторону, стараясь избежать контакта. Он только заметил краем глаза, как посерело лицо матери от его отчужденного движения.
Откуда-то справа раздался сиплый мужской голос: - Можно закрывать, мистер Эклз?
- Да,- донесся глухой, полный тоски и боли ответ.
Что-то щелкнуло у Джареда за спиной, и он на мгновенье закрыл глаза, пытаясь представить, что это не звук закрывающейся крышки гроба, а звук двери, которая захлопнулась за уходящим в кондитерскую Дженсеном.
- О боже…- раздался голос и кто-то заплакал.
Джаред открыл глаза. Он всё еще находился на кладбище. Был август, лето. Солнце, вышедшее из-за тучки, нещадно жгло незащищенные очками глаза. Галстук всё сильней давил на шею, мешая дышать. Ногти до крови впились в кожу, но он только сильнее сжал кулаки. Это единственное, что останавливало его от того, чтобы не зажать уши ладонями, чтоб не слышать глухие удары земли о крышку закрытого гроба.
* * *
- Как он, миссис Падалеки?- вместо приветствия спросил Чад, проходя на кухню и ставя на стол небольшую картонную коробку.
- Плохо,- тихо отозвалась женщина, опускаясь на стул, и посмотрела на гостя грустными, слегка покрасневшими глазами.- Сидит в своей комнате уже второй день. Никуда не выходит, ни с кем не разговаривает, не спит… Он даже не переоделся после похорон. Просто снял галстук и пиджак, да ботинки в коридоре оставил. Я пыталась поговорить с ним, но это бесполезно. Джаред меня даже не замечает, словно сквозь меня смотрит и никак не реагирует. И самое страшное, что он так и не заплакал. Всё держит в себе… Что делать, Чад? Я уже не знаю…
- Я тоже не знаю,- Мюррей тяжело вздохнул.- Последний раз Джаред со мной разговаривал, когда позвонил из больницы и сказал, что Дженсен умер. Я тут же примчался туда. Хорошо, что в Канаде был в это время. Когда я приехал, он уже не разговаривал ни с кем. И потом тоже всё молчал, хотя я пытался вывести его из этого состояния. Но всё бесполезно.
Миссис Падалеки тихонько всхлипнула и прикрыла глаза рукой. Чад подошел и осторожно погладил её по плечу.
- Всё будет хорошо. Джаред справится, я уверен.
- Дженсен для него очень много значил,- отозвалась собеседница и беспомощно посмотрела на Мюррея.
- Я знаю,- отозвался он и еще раз прикоснулся к плечу женщины в знак утешения и поддержки.- Я тут кое-что привез.
- Что же это?
- Кое-какие вещи Дженсена. Мне их отдала миссис Эклз и попросила передать Джареду. Она сказала, что её сын хотел бы, чтобы всё это принадлежала именно Джею. Может быть это поможет ему выйти из этого ступора…
- Должно помочь,- с надеждой проговорила миссис Падалеки.- Иначе я просто не знаю, что еще можно сделать.
- Тогда я пойду поднимусь к нему,- сказал Чад и, взяв коробку со стола, вышел из кухни.
Женщина проводила его взглядом и осталась сидеть на стуле, ссутулившись и опустив голову.
Мюррей быстро поднялся по лестнице на второй этаж, но немного притормозил у двери в комнату Джея. Слишком свежо было воспоминание о безжизненном, ко всему безразличном друге, в лице котором читалась только безграничная тоска и боль. Чад глубоко вдохнул, будто готовясь к прыжку в ледяную воду, повернул ручку двери и вошел в комнату.
Первое что он увидел - был Джаред. Как и говорила миссис Падалеки, Джей неподвижно сидел на кровати, положив руки себе на колени и слегка опустив голову. Когда-то чистая белая рубашка посерела и стала мятой. Рукава Джаред закатал, как делал это обычно, и расстегнул несколько верхних пуговиц. Смотрел он куда-то прямо перед собой, абсолютно не обращая внимания на происходящее вокруг. Солнечные лучи как-то причудливо отражались в его глазах, отчего те казались матово-черными, как у плюшевых игрушек, у которых пуговицы вместо глаз. Лицо было сильно похудевшим, будто Джаред ничего не ел около недели или даже больше. Губы были плотно сжаты, превращаясь в узкую полоску. Можно было подумать, что этот человек вообще не умеет улыбаться.
Чад судорожно сглотнул и сделал шаг по направлению к другу. Джей даже не шевельнулся и никак не среагировал на его появление. Мюррей прочистил горло и немного хрипловато произнес: - Привет, приятель! Как дела? Я тебе тут кое-что принес.
Он прошел мимо Джареда и со стуком поставил коробку на его письменный стол.
- Вот. Это для тебя.
Падалеки всё сидел, уставившись пустыми глазами в некуда. Чад нервно провел рукой по волосам и сказал:
- Миссис Эклз просила передать эту коробку тебе.
Никакой реакции. Всё такая же тишина и безразличие застывшее на лице.
- Это вещи Дженсена. Теперь они твои.
Чад с надеждой посмотрел на друга, ожидая, что тот хотя бы повернется в его сторону. Но Джаред оставался неподвижен и молчалив.
- Ничего не хочешь сказать? Нет? Джа, твоя мама и вся семья очень беспокоятся за тебя. Не надо их так пугать. Спустись вниз, съешь чего-нибудь. Если захочешь, можем потом пойти в бар и как следует напиться. Не молчи, пожалуйста, Джаред, ответь мне.
Мюррей приблизился к Падалеки и остановился в шаге от него.
- Ну же, друг. Ты не можешь сидеть тут вечно. Дженсена этим не вернешь… Ты же понимаешь.
Никакого ответа. Ровное дыхание, сложенные на коленях руки, прямая спина и плотно сомкнутые губы. Чад тяжело вздохнул, понимая, что ничем не может помочь своему другу, и от этого становилось ужасно мерзко.
- Прости, Джа… Я еще зайду. Держись.
Мюррей постоял еще несколько секунд, надеясь на ответ, но так ничего и не дождавшись вышел из комнаты и тихо закрыл за собой дверь.
Как только шаги Чада стихли, Джаред поднял голову и посмотрел на картонную коробку, стоящую у него на столе. Одна сторона у коробки выгорела, видимо она стояла какое-то время на жарком летнем солнце. Джаред медленно встал с кровати и, еле передвигая затекшими ногами, подошел к столу. Руки у него дрожали, когда он прикоснулся к шершавой поверхности коробки. Джей провел пальцем по её сгибу, очерчивая контур. Обычная картонная коробка из-под какого-нибудь небольшого телевизора или микроволной печи. Ничем не примечательная вещь, внутри которой заключено то, что осталось от Дженсена, то, что, по мнению миссис Эклз, может принадлежать ему. Джаред помедлил несколько секунд, прежде чем открыть коробку и посмотреть, что же там находится. Сердце, которое за эти дни почти остановилось, начало набирать скорость, причиняя боль каждым своим ударом. Джей глубоко вздохнул и одним движением открыл коробку.
Первое, что бросилось в глаза – это был темно-бардовый шарф. Он медленно вытащил его из коробки. Шарф с тихим шуршанием мягко лег к нему в руки, уронив длинные концы на пол. В тишине комнаты, будто издалека, раздались приглушенные голоса:
- Да здравствует Джаред Падалеки, который дарит самые оригинальные подарки в мире.
- Надо говорить, да здравствует Дженсен Эклз, которому никогда в жизни не дарили шарф.
- Это точно.
Джаред судорожно вздохнул и прикрыл глаза, заставляя голоса в своей голове замолчать. Шарф приятно согревал руки и ласкал кожу. Он осторожно обернул его вокруг шеи и замер, прислушиваясь к ощущениям. Глухой стук сломанного сердца и острая боль утраты – больше нечего. Джаред открыл глаза и снова посмотрел внутрь коробки. Там лежало несколько книжек. Среди них было два сборника поэзии, повесть Ивлина Во «Незабвенная», святочные рассказы Диккенса и «Маленький принц» Экзюпери. Падалеки с третьей попытки удалось открыть темно синюю книгу с маленьким мальчиком в красном шарфе на обложке. Глаза забегали по строчкам, читая такой знакомый с детства текст. Потрескавшиеся от нехватки влаги губы дрогнули и зашевелились, беззвучно произнося слова:
« - И когда ты утешишься – в конце концов всегда утешаешься, - ты будешь рад, что знал меня когда-то. Ты всегда будешь мне другом. Тебе захочется посмеяться со мною. Иной раз ты вот так распахнешь окно, и тебе будет приятно… И твои друзья станут удивляться, что ты смеешься, глядя в небо. А ты им скажешь: « Да, да, я всегда смеюсь, глядя на звезды!» И они подумают, что ты сошел с ума. Вот такую злую шутку я с тобой сыграю…
Он опять засмеялся.
- Как будто вместо звезд я подарил тебе целую кучу смеющихся бубенцов…
И он опять засмеялся. Потом снова стал серьезен:
- Знаешь… сегодня ночью… лучше не приходи.
- Я тебя не оставлю.
- Тебе покажется, что мне больно. Покажется даже, что я умираю. Так уж оно бывает. Не приходи, не надо.
- Я тебя не оставлю.»
Книга выпала из дрожащих рук и со стуком упала на стол. Джаред стоял и смотрел на свой подоконник. Именно там он сидел и читал Дженсену эту книгу, улыбаясь в телефонную трубку, слыша на том конце ровное, размеренное дыхание.
- Если бы ты сейчас был в шарфе, то был бы похож на Маленького Принца из моей книги.
- Будем считать, что я сейчас в нем.
- Только ты тогда не улетай в конце на свою родную планету к той розе.
- Не улечу. У меня есть повод, чтобы оставаться на этой планете как можно дольше.
- Вот и хорошо
Джаред провел рукой по лицу, смахивая наваждение. Он всё еще дрожал и никак не мог с этим справиться. Открытая коробка, стоящая перед ним, манила к себе. Рука непроизвольно скользнула в нее. Пальцы наткнулись на что-то прохладное и ребристое. Что-то тихонько звякнуло. Палец подцепил железное колечко и извлек из коробки ключи от мотоцикла. Джаред наклонил голову сначала вправо, потом влево, рассматривая находку так внимательно, будто видел впервые в жизни. Веселый голос Дженсена прозвучал где-то в голове, словно поясняя:
- Kawasaki GPZ 500 S, 1999 года выпуска! И этот красавец теперь мой! А вот эти блестящие штучки – ключи к счастью и скорости.
Миг, и комната пропала, и Джаред видит, как падает на повороте блестящий в свете фонарей мотоцикл, как со скрежетом скользит он по асфальту. Чей-то истошный крик режет ему уши: - Дженсен!!!
Он моргнул, и всё пропало. Осталась полутьма комнаты и тяжесть ключей, висящих на пальце. Джаред осторожно положил их на стол рядом с книгой. Они тихо звякнули и удобно устроились на гладкой поверхности, будто лежали здесь всегда.
Дальше из коробки появились диски, фотографии, листки сценария с выделенными маркером репликами, цветной мячик – любимая игрушка Сэди и Херли, бейсбольная перчатка, несколько карточек с канадскими хоккеистами, кулон и кольцо Дина, серебристый сотовый телефон и зарядное устройство от него, желтая кружка с Баксом Бани, часы с черным кожаным ремешком, перчатки для езды на мотоцикле и зеленый вязаный свитер. Джей поднял его перед собой. Немного потускневший, растянутый от частой нОски, но всё такой же мягкий и уютный. Он медленно вдохнул запах, исходящий от вещи. Горьковатый аромат кофе и резкий запах машинного масла щекотали нос. Джаред поднес свитер чуть ближе к лицу. Легкий, еле уловимый парфюм Дженсена… Этот запах постоянно мерещился ему, будто исходил от каждого человека, каждого предмета, которые находились рядом с ним.
Джаред развернулся и, подойдя к кровати, осторожно, как нечто очень хрупкое, положил свитер на помятое покрывало. Потом бережно расправил его, смахнув каждую пылинку. Такой зеленый…
- Я решил, что твой гардероб состоит из одних рубашек и футболок, и свитер тебе бы не помешал. К тому же, он зеленый и будет прекрасно сочетаться с цветом твоих глаз.
- Моих глаз?
- Ну, да.
Джаред нахмурился и стиснул зубы, пытаясь сдержать что-то упорно рвущееся наружу, с того самого момента как доктор объявил время смерти. Почему-то вспомнились слова Джоша, того странного фотографа:
- Смотри внимательно, Джаред. Его глаза. Посмотри в его глаза. Такие зеленые, как вечность, как вселенная. Кругом всё такое белое, ослепляющее и только эти глаза, как маяк, как знак, за которым нужно идти, как спасение.
- Куда же мне теперь идти?- прошептал Джаред, с тоской глядя на беззащитно распластанный перед ним зеленый свитер. Но никто ему не ответил. Голоса в голове стихли, а в комнате было пусто. Сумерки сгущались, наполняя помещение причудливым переплетением света и теней.
Он отвернулся от кровати и снова подошел к столу. Теперь на нем разместилось множество вещей, которые с этой минуты принадлежали ему. Джаред скользнул рукой по столу, едва дотрагиваясь до всех этих предметов. Такие разные, непохожие друг на друга вещи, но их объединяет одно – они были Его… И всегда будут Ему принадлежать. Джаред дотронулся до своей шеи и неосознанным движением погладил мягкий, темно-бардовый шарф. Потом взял картонную коробку и уже хотел убрать её со стола, когда почувствовал, что на дне что-то перекаталось и ударилось об стенку. Падалеки засунул руку и нащупал какую-то небольшую книгу или тетрадь. Вытащив предмет на свет, он увидел, что это обычная коричневая тетрадь без всяких надписей, такую можно купить в любом магазине. Её достоинство в том, что можно вставлять туда листок за листком, и она закончится только тогда, когда ты этого захочешь. Джаред повертел находку в руках. Он точно помнил, что раньше не видел этой штуки у Дженсена. Может эта вещь вовсе и не принадлежала ему, а его мать просто перепутала.
Он неуверенно открыл первую страницу, сразу определив, что она, исписана подчерком Джена. Джаред провел пальцем по строчке, читая вслух:
- Шестое сентября. Никогда не слушал советы психологов. Да и обращался к представителям этой профессии пару раз в жизни.
Он замер. Из легких будто вышибло весь воздух от этих слов, а в глазах неприятно защипало. Джаред попятился назад и остановился только тогда, когда наткнулся на край кровати. Как во сне он опустился на нее, не сводя глаз с неровных, мелких букв, словно они могут исчезнуть, если не смотреть на них. Стены комнаты начали сжиматься, оставляя внутри всё меньше и меньше воздуха. Каждый вдох давался с таким трудом, что можно было получать за это деньги, как за тяжелую, изнурительную работу. Сердце вообразило себя колибри и, обезумев, трепыхалось в груди, подражая стремительным взмахам крыльев этой маленькой птички. Джаред нервно провел языком по губам. Его пальцы сильнее сжали края тетради, а глаза торопливо забегали по строчкам, передавая информацию в уставший, отягощенный потерею мозг.
« 6 сентября… Никогда не слушал советы психологов... Я не одинок. Просто не хочу никого в это втягивать… Это случилось позавчера, хотя кажется, что прошло три года. Меня вызвали в больницу по поводу каких-то моих анализов… что у вас опухоль головного мозга и то, что она неоперабельная…Месяцев восемь, может год… Лишний год жизни на лекарствах ничего не изменил бы… Я не хочу, чтобы кто-нибудь знал о моей болезни… У меня даже есть свое летоисчисление «до знакомства с Джаредом» и «после знакомства с Джаредом»... Но правда в том, что сейчас мне кажется, что Джаред это всё что у меня есть…а может потому, что я его люблю… Думаю, мне вообще не стоит в моем положении чего-то желать... Каждый день жду, что начнет болеть голова, но пока ничего такого не происходит… Если не начал, то хотя бы закончу тем, чем хотел начать… Джаред… Дженсен Эклз».
Дрожащей рукой Джаред перелистнул следующую страницу.

* * *
Чад допивал уже вторую кружку чая и пытался отвлечь разговором миссис Падалеки от печальных мыслей. В доме кроме них и Джареда никого не было. Все члены семьи ушли или на работу или по делам и обещали вернуться только поздним вечером. На улице уже начало темнеть и вдоль дороги стали зажигаться фонари. Миссис Падалеки рассказывала о том, как Джаред, будучи ребенком, разбил дорогущую вазу, а потом повторил такой же «подвиг» уже в сознательном возрасте, когда со второго этажа раздался страшный грохот и чей-то полный отчаянья крик. Чад тут же вскочил на ноги, уронив на пол недопитую кружку чая.
- Джаред,- прошептала миссис Падалеки, прикрыв рот рукой и смотря на Мюррея расширенными от страха глазами.
- Я наверх,- скороговоркой сказал Чад и рванул к лестнице.
Со второго этажа доносился всё тот же грохот, как будто кто-то решил разнести комнату, сломав всё, что попадется на пути. Потом послышался звон стекла, слившийся с криком слабо напоминающий человеческий. Чад отказывался узнавать в этом звуке голос своего друга, настолько жутко и безнадежно это звучало.
- Не-е-ет!!!!- раздалось из-за двери и Мюррей остановился, боясь даже предположить что произошло.
Но неожиданно всё стихло, и наступила гнетущая, оглушающая тишина. Неприятный холодок прошел по спине Чада и страшные, темные мысли тут же полезли в голову, предполагая самое худшее. Позади раздались неуверенные шаги, он обернулся и увидел, что миссис Падалеки поднялась вслед за ним по лестнице и теперь стоит прислонившись к стене и прижав руки к груди. Мюррей вопросительно посмотрел на нее и взялся за ручку двери. Она кивнула в ответ, и он рывком распахнул дверь в комнату Джея.
Внутри царил не просто беспорядок, там был настоящий погром. Пол был усыпан сломанными вещами, порванными книгами и осколками каких-то разбитых предметов. Оконное стекло было разбито, и легкие сиреневые занавески развевались от порывов ветра, залетавших в комнату. В углу валялся сломанный стул, а над ним красовалась вмятина в стене и куски сорванных обоев. Книжный шкаф тоже оказался на полу. Его задняя стенка была пробита в нескольких местах, как будто кто-то со всей силой бил по ней ногой. Постельное белье, подушки и матрац были разбросаны по комнате, а прикроватная тумбочка в полуразобранном состоянии лежала на пороге. Чад осторожно отодвинул её ногой и зашел внутрь, оглядываясь по сторонам. За спиной вскрикнула мама Джареда, но Мюррей не обернулся, а продолжал внимательно всматриваться в полутьму помещения. Неожиданно из дальнего угла послышались всхлипы и чье-то злое бормотание.
- Джаред,- тихо позвал Чад и стал медленно продвигаться в ту сторону, стараясь не делать резких движений, чтобы не провоцировать друга.
В ответ донесся только невнятный шепот и глухой стон. Мюррей отбросил в сторону валявшийся на дороге матрац и увидел Джареда, сидевшего в самом углу. Он сжался в такой маленький комок, что никто бы сейчас не поверил, что в этом парне есть почти два метра. Джей обхватил руками колени и низко опустил голову, так что его лица не было видно. Рубашки на нем не было, только что-то красное, еле различимое в сумерках, болталось на шее. Джаред, как заведенный, раскачивался из стороны в сторону, с гулким стуком ударяясь головой об стену.
Сердце Чада сжалось от сострадания, когда он увидел в каком состоянии находится его друг. Все известные слова как-то сами собой вылетели из головы, оставив после себя бессильную пустоту. Он не представлял, что можно сделать в такой ситуации.
Присев на корточки, Мюррей прислушался к сумбурной и несвязной речи Джареда. Он смог различить слова: «как он мог», «Дженсен», «ненавижу», «бросил» и «всё равно люблю».
- Боже…- прошептал он.
За спиной раздался голос: - Мальчик мой!
Миссис Падалеки проскользнула мимо застывшего Мюррея и опустилась на колени рядом с сыном и, обняв его, притянула к себе. Сначала Джаред пытался слабо вырваться, жался в угол и пытался закрыться руками, но потом прижался к матери и крепко обнял в ответ.
- Мама, он умер… умер…- судорожно всхлипывал Джей, уткнувшись лбом в её плечо.- Он бросил меня… одного… бросил. Джен умер…
- Я знаю, милый, знаю...- шептала она и нежно гладила сына по спутавшимся, всклоченным волосам, пытаясь хоть как-то успокоить и забрать хотя бы маленькую частичку того непомерного горя, что разрывало сейчас его сердце.
- Он знал… всё знал и не сказал мне. Решил, что никто не должен знать… даже я. Он обманул… обманул меня…- стон полный муки и отчаянья вырвался откуда-то из глубины души, заставляя материнское сердце сжаться от жалости.
- Он пытался защитить тебя. Не хотел, чтобы тебе было больно,- продолжала шептать миссис Падалеки.
- Но мне больно, мам, так больно! Почему?! Почему?! Я ненавижу его! Ненавижу!- Джаред поднял голову и блестящими от слез глазами посмотрел на мать, ища у нее поддержки и защиты.
- Это неправда, дорогой. Ты не ненавидишь его. Ты не можешь ненавидеть Дженсена.
- Могу… могу!- с упрямством ребенка прошептал Джей, сжимая кулаки.
По его щекам продолжали течь слезы, а из груди вырывались рваные хрипы, будто он тратил последние силы на дыхание. Женщина лишь крепче обняла сына, пытаясь укачать его, как когда-то делала в детстве. Джареда била крупная дрожь. Вся его речь была невнятной и сбивчивой, с трудом можно было различить отдельные слова. Единственное, что было предельно ясно так это то, что ему сейчас невыносимо плохо и одиноко.
- Всё будет хорошо, милый. Я обещаю тебе это,- целуя его в висок, прошептала мама.
Неожиданно Джаред выпрямился в её объятьях и посмотрел на нее мутными от боли и горя глазами.
- Он любил меня, мам… Понимаешь, любил…
- Я знаю, дорогой, знаю,- со щемящей тоской в голосе ответила она, нежно глядя на худое, серое лицо сына.
- А я любил его… очень любил, мама… И сейчас люблю… и всегда буду!- простонал Джаред. Его тело будто пронзил электрический разряд. Он дернулся, запрокинув голову и широко распахнув глаза, обмяк в руках матери, уронив голову ей на плечо. Сознание милосердно оставило его в темноте, подарив немного покоя.
- Конечно, любишь, милый. Я знаю… всё это давно знаю. Почему только вы с Дженсеном так упорно делали вид, что это неправда.
И она заплакала, уткнувшись лицом в растрепанную макушку Джея, осторожно гладя его по бледным, мокрым щекам.
Чад всё так же стоял рядом не в силах что-либо произнести и сделать. Его как будто мгновенно парализовало, лишив всякой возможности двигаться. Он не мог даже сморгнуть слезы, подступившие к глазам.
- Чад, поможешь мне довести Джареда в спальню?- тихо проговорила миссис Падалеки, вытирая слезы тыльной стороной ладони.
- К-конечно,- слегка заикаясь, отозвался он.
Руки и ноги были как ватные и с трудом повиновались ему. Понадобилось минут пять, чтобы они с мамой Джея сообразили как удобней будет дотащись потерявшего сознание Джареда до кровати. Падалеки оказался очень тяжелым, несмотря на то, что сильно похудел за эти дни.
Около двадцати минут ушло на то, чтобы довести до соседней комнаты и уложить Джареда в кровать. Миссис Падалеки устало опустилась на стул и сказала:
- Спасибо большое, Чад.
- Не за что. Это самое меньшее, что я могу для него сделать,- отозвался Мюррей, вытирая пот со лба и присаживаясь на край кровати.
- Надеюсь теперь с ним всё будет хорошо… Или хотя бы всё начнет налаживаться,- попыталась слабо улыбнуться женщина.- Что же случилось? Почему неожиданно все его чувства прорвались наружу? Может что-то особенное было в той коробке, что ты принес?
- Не знаю. Может быть,- Мюррей пожал плечами. В его памяти всплыл образ Джареда, сидящего в углу, и около его ног лежала какая-то открытая тетрадь, с исписанными листами. Мелькнула мысль о том, что мог ли Дженсен вести дневник или что-то в этом роде. И что пришлось пережить Джареду, читая обо всех мыслях и чувствах человека, которого он так сильно любил. Чад вздрогнул, представив через какой ужас пришлось пройти другу.
- Очень может быть,- задумчиво повторил он.
- Чад, ты бы не мог сходить в аптеку и купить кое-какие лекарства?- тихо спросила миссис Падалеки и осторожно прикоснулась ко лбу Джареда.- У него жар.
- Да, сейчас схожу. Напишите мне все, что нужно купить.
Мюррей поспешно встал. Мать Джареда встала следом за ним, и они тихо вышли из комнаты.
- Надеюсь, он поправится,- сказал Чад и обернулся на дверь спальни.
- Это будет очень тяжело, но Джаред сможет,- ответила миссис Падалеки, а потом грустно добавила.- Но боюсь, такая рана никогда до конца не заживет.
Она тяжело вздохнула и начала спускаться на первый этаж. Чад еще несколько секунд постоял в коридоре, думая о том, что Джаред и Дженсен не заслужили такой судьбы, а потом с сожалением проговорил:
- Жизнь более чем несправедливая штука, но и смерть, как оказалась не лучше.
Он засунул руки в карманы и поспешно спустился по лестнице вниз, где его уже ждала мама Джареда.
19 августа.
По дороге на кладбище мы заехали в цветочный магазин, и я купил большой букет белых лилий… как ты любишь. Чад не пустил меня за руль, заявив, что я нахожусь не в том состоянии, чтобы управлять машиной. Я согласился…
Я вообще стал со многим соглашаться. Просто потому что мне стало всё равно будет что-то так или иначе.
Мы приехали в полдень. Была жуткая жара, и сейчас не стало прохладней. А я как дурак надел черную кофту с длинными рукавами. Правда, мне почему-то совершенно не жарко… но и не холодно.
Я попросил Чада подождать около машины. Он с такой готовностью согласился, будто только и ждал этого предложения. Я его не виню. Со мной сейчас очень трудно общаться, хотя бы потому, что я почти не разговариваю. Не о чем мне говорить и всё…
На кладбище было тихо и спокойно. В таких местах всегда царит какая-то неподвижность и невозмутимость. Тебе не подходит это место…
Я долго бродил среди могил с букетом, не потому что не знал где твоя, а потому что не хотел признавать, что одно из этих надгробий принадлежит тебе.
На обычном, ничем не выделяющемся среди других камне было написано: «Дженсен Росс Эклз». Но для меня этот камень был особенный. Он как будто светился каким-то немеркнущим светом… таким теплым и знакомым, как свет твоих зеленых глаз.
Я сел на траву около надгробья и прислонился лбом к прохладной поверхности. Даже на таком солнцепеке оно оставалось холодным.
Мне казалось, что сейчас ты должен подойти сзади и, присев рядом, обнять за плечи, сказав: «Не грусти. Я с тобой, Джей».
Но ты не пришел… А я ждал. Думал о том, что у тебя просто заглох мотоцикл и ты, ругая его на чем свет стоит, катишь свой Kawasaki по дороге.
Я положил цветы на могилу и сказал: - Хей…
И ты ничего не ответил. Никогда теперь ничего не ответишь.
Когда мы гадали в трейлере, ты сказал, что короткая линия жизни обозначает, что не проживешь сто лет. Почему не сказал: «Это значит, что я умру через год».
Почему я не могу стереть свою линию жизни, сделав её такой как у тебя??
Я принес с собой твой дневник, теперь он стал моим… как и многое другое. Писать, сидя на земле, не очень удобно, но мне всё равно.
Это единственный способ общения с тобой, который мне доступен.
Каждое утро набираю твой номер в надежде, услышать такое родное и нежное: «Джаред». Но слышу только безразличный голос оператора: «Абонент не отвечает или временно не доступен».
Ты жил в кошмаре целый год и вот ушел, оставив жить в этом кошмаре меня. Всё что окружает, всё что есть в этом мире – всё причиняет мне боль. Почему тебя нет рядом?
Разве это справедливо?
Этой ночью я пересматривал первый сезон «Сверхъестественного». Смотрел на юного, наивного Дина и не мог поверить, что это ты. Это ты улыбаешься Сэму открытой, мальчишеской улыбкой… Сэму… не мне. Это ты поправляешь воротник куртки и хмуришь брови, чтобы казаться серьезней. Это ты отважно, не раздумывая, бросаешься в любую заварушку, чтобы спасти своего мелкого… его… не меня.
Я звал тебя, снова и снова произносил твое имя в идиотской надежде, что ты услышишь меня.
Сладкий аромат лилий кажется мне сейчас отвратительным и удушливым, как будто это дыхание смерти.
Ты снишься мне каждую ночь, если мне удается заснуть. Я больше не могу видеть тебя и, просыпаясь, понимать, что это всё выдумка.
Прости за всё… За то, что не понял тебя. За то, что не спас. За то, что не сказал как сильно тебя люблю… Прости, Дженсен!!
Но ты… Ты ведь обманул меня. Не знаю было это правильным или нет. Но ты сделал это.
Каждый день я придумываю тысячи причин, почему надо было поступить именно так и каждый день обвиняю тебя за этот поступок, не в силах простить и отпустить. Я никогда не смогу отпустить тебя, Дженни. Никогда…
Помню, как держал руками Сэма умирающего Дина. Я даже подумать не мог, что совсем скоро дрожащими руками буду прижимать тебя к себе, боясь только одного, что ты уже не дышишь.
Что было бы, если б ты не упал с этой проклятой лестницы, а всё же смог спустится и открыть дверь? Я не узнаю этого никогда…
Уже позже я ездил в Канаду и разговаривал с доктором Левилом. Твой диагноз больше не врачебная тайна. Левил рассказал мне всё, что знал. Он хороший человек и отличный врач. Я рад, что рядом с тобой был хоть кто-то способный помочь и поддержать.
Я даже сделал медицинское обследование, в тайне надеясь, что болен и мне остались считанные дни. Но, к сожалению, это оказалось не так. Врачи заверили, что мне предстоит долгая жизнь. Долгая жизнь без тебя. Зачем?
Вокруг меня сейчас постоянно находится много людей. Все они боятся, что я что-нибудь сделаю с собой. Не то чтобы такая мысль не посещала меня. О да, это было бы облегчением или спасением. Но я не могу так поступить со своей семьей, которые очень переживают и страдают из-за меня. В этой толпе, окружающей меня, так одиноко, потому что рядом больше нет тебя. Навсегда остаться одному, что может быть хуже?
Они затерли мое имя до дыр, они пытаются изучить мою душу под микроскопом, они хотят излечить мое тело, забывая об остальном.
Джен, забери меня отсюда! Я хочу к тебе!
Прикасаюсь к твоему надгробью… это не ты. Где же ты, Дженсен?
Я не умею записывать свои мысли. К тому же они очень путанные и непонятные даже для меня самого. Но одно знаю наверняка: Я люблю тебя! Я скучаю по тебе!
И самое ужасное – я не могу вернуть тебя, чтобы я не делал.
Откуда-то издалека раздаются оружейные залпы, видимо хоронят какого-то военного. На твоих похоронах было тихо… или это мне так показалось. Ты был таким спокойным и неподвижным… Это был не ты…
Ты шумный и веселый, задорный и ироничный, эмоциональный и улыбчивый, единственный и любимый… Человек, который как никто на земле произносит мое имя!
Я просыпаюсь с мыслью: «Я ненавижу тебя» и живу с мыслью: «Я люблю тебя».
Это тяжело любить того, кого ненавидишь, и ненавидеть того, кого любишь.
Я буду, буду каждую ночь смотреть на звезды и думать, что ты когда-нибудь вернешься ко мне, мой Маленький Принц. Ведь ты забыл у меня свой шарф, а я не успел выбежать за тобой, когда ты уходил, и отдать его.
Знай, каждую ночь я думаю о тебе… Нет, каждый день думаю… Всё время.
Но ты не придешь… ни завтра… ни в четверг… потому что любишь меня. Всё так, как ты и говорил. Ты всегда выполняешь свои обещания… к сожалению.
Я люблю тебя, Дженсен.
Прости меня… Потому что я себя никогда не прощу.
Джаред Падалеки.

« Когда твой голос так внезапно стих,
Мой тоже захлестнула тишина…»
Мой тоже захлестнула тишина…»
Писк мониторов.
- Он пока стабилен.
- Хорошо.
- Доктор, как он?!
- Успокойтесь, пожалуйста. Это вы его привезли?
- Да я… Но что с ним?
- Как вас зовут?
- Джаред Падалеки…я… Доктор…
- Спокойней, Джаред. Я доктор Левил, лечащий врач Дженсена.
Писк мониторов.
- Доктор, скажите, что с ним?
- Он пока стабилен, но без сознания. Как вы его нашли?
- Я нашел его около лестницы… Боже… Он… он… Лежал около перил. По-видимому, упал с нее или оступился. Я не знаю, не знаю…
- Успокойтесь, Джаред, успокойтесь. Давайте пройдем ко мне в кабинет и спокойно поговорим.
Писк мониторов.
- Нет. Я его не оставлю… Нет!
- Хорошо, хорошо. Не нервничайте так. Вот, выпейте воды.
- Спасибо.
- Вернемся к случившемуся. Когда вы нашли Дженсена, он уже был без сознания?
- Да… Я же говорил. Я страшно перепугался. Мне показалось, что он вообще не дышит… весь такой бледный, неподвижный…
- Пейте воду, Джаред. Вот так. Что было дальше? Как вы попали к нему в дом?
- Я приехал еще утром и почти весь день проторчал у него под дверью. То стучал, то звонил, но никто не открывал. Я подумал, что Джена нет дома. Звонил на сотовый, не брал трубку. Потом я просто не выдержал… К тому же мне показалось, что раздался какой-то грохот. В общем, я выломал дверь…
- Понятно. Хорошо, что вы нашли его.
- Он, правда, упал с лестницы?
- Боюсь, что так, судя по травмам. Но видимо Дженсен упал не с верхней ступеньки, иначе повреждения были бы гораздо значительнее. И скорее всего в его состоянии это означало бы мгновенную смерть.
Писк мониторов.
- В каком состоянии?
- Простите, это врачебная тайна. Могу рассказать только его поверенному в медицинских делах, а это его мать. Кстати, мы уже связались с ней. Она сказала, что постарается вылететь первым же рейсом.
- Господи… Доктор, скажите, что с ним всё будет хорошо? Пожалуйста, скажите…
- Мне искренне жаль, Джаред, но я не могу этого сказать. Еще раз простите.
Писк мониторов.
- Могу я побыть с ним?
- Конечно.
- Спасибо.
Звук шагов и закрывающиеся двери.
- Хэй… Как ты, парень?
Писк мониторов.
- Я присяду тут рядом? Вот так… Джен, ты меня слышишь?... О господи… Кажется совсем недавно ты стоял на моем пороге и теперь здесь… лежишь… молчишь. Почему ты молчишь? Ведь всё будет хорошо, правда? Эти доктора такие паникеры, не обращай на них внимание!... Не против, я возьму тебя за руку? Такая горячая… Наверно, жар. Снова объелся мороженым, простыл…
Писк мониторов. Еле слышный всхлип.
- Дженни, пожалуйста, поговори со мной… Всё так глупо! Я хотел приехать раньше, правда, хотел! Сесть на самолет и прилететь в тот же день. Но Чад остановил, сказал, что это безумие, что у меня день рождения… Черт!! А потом… потом… Я не знаю, что случилось. Собирался каждый день. Моя сумка стояла в коридоре, и вся семья запиналась об нее, а я не убирал. Каждый день, Джен, понимаешь, каждый… Я собирался… Не мог решиться. Я до сих пор вижу тебя, стоящего около того поворота. Стоило мне выйти из дома и там был ты… И каждый день я откладывал поездку, как последний трус… Боже мой! Представь, какой я оказался тряпкой… Чад сам принес мне билет до Ванкувера, если б не он… Он молодец. Я же говорил тебе, что Чад хороший парень.
Писк мониторов.
- Я сидел на пороге твоего дома весь день… Думал, что тебе скажу… Думал в самолете, в аэропорту, по дороге к тебе, потом там на лужайке… И всё не мог подобрать слова… как всегда. Ведь ты же обычно говорил, что у меня туго со словарным запасом, когда я волнуюсь. Всё так. Всё так. Столько всего… столько всего, Джен… Я хотел сказать так много. Как я скучаю, когда тебя нет рядом, как радуюсь, когда ты приносишь мне конфеты, как восхищаюсь тобой, как могу часами смотреть на тебя, как я люблю, когда ты играешь с моими собаками, люблю, когда с таким серьезным лицом учишь роль, высунув кончик языка… Обожаю твою привычку морщить нос и оставлять сценарий в самых неподходящих местах. Всё это… Понимаешь, всё это – ты! Улыбка, веснушки, торчащие ёжиком волосы, забавная походка ковбоя, морщинки около глаз, вечно приоткрытые, как от любопытства или удивления, губы… столько всего, что так важно для меня и незаметно для других… Если ты слышишь, то, наверно, смеешься. Ведь я несу такую чушь…
Писк мониторов.
- Как думаешь, стоит позвонить Крипке и попросить написать для меня речь?
Снова всхлип. Гул аппаратов.
- Хотел сказать… Спасибо за подарок. Тогда ты так быстро ушел, и я не успел поблагодарить. Замечательный подарок! Мне всегда хотелось такое кольцо: простое, без всяких там наворотов и бриллиантов. Видишь, как идеально подошло? Здорово просто… И гравировка на внутренней стороне очень оригинальная… У тебя отличное чувство юмора. Обошелся без всяких банальных: «С днем рождения», «Твой навечно» и прочей ерунды. Я никому не показывал, что там написано… И не покажу. Ты знаешь, я знаю – этого достаточно. Правда, Джен? Отличный подарок, не то что мой… Ты… ты…
Писк мониторов.
- Дженни… Ты же не бросишь меня? Конечно, нет. Вздор! Бред! Куда же я без своего карманного Дженсена Эклза? Как же я буду загадывать желания, если рядом не будет звезды? Без тебя уже никак… Я не могу… Не хочу… Дженсен… Я… я… я… Боже, боже, бо…
Гул аппаратуры сливается с равномерным попискиванием мониторов.
- Я обещал, что позабочусь о тебе. Я собираюсь выполнить обещание, так что даже не надейся избавиться от меня! Ты… ты… Всё. Будет. В порядке. А помнишь, как я затеял то гадание по руке, а сам ничего не понимал в этом? Ты мне тогда помог. Рассказывал про линию жизни, ума… Кстати, насчет моей линии ума ты прав – коротковата. Не смешно? Ну ладно. Еще была линия любви. И ты пообещал мне любовь на всю жизнь… Ты говорил, что не можешь назвать имена и даты. Но неужели не разглядел огромные буквы: ДЖЕНСЕН? Что я несу? А наше прошлое Рождество, Джен… Это было великолепно. Именно о таком Рождестве я всегда мечтал. Ёлка, гирлянды, камин, яичный коктейль и ты. Тот альбом с фотографиями я так часто пересматриваю, особенно когда тебя нет рядом. Лучший подарок за всю мою жизнь… Ну и кольцо, конечно же. Господи, почему мне так трудно сказать? Ведь мне очень хотелось, чуть ли не с первой нашей встречи… Тогда ты разошелся с этой своей… Черт, я даже не помню её имени. Ты был расстроен и позвал меня выпить и посмотреть футбол. Я весь вечер пытался развеселить тебя, и ты изредка улыбался… но глаза сразу выдавали тебя. Так всегда бывает. Твои глаза они такие… такие… Я вижу в них всё!... Думал, что вижу… Прости. Мне так хотелось обнять тебя и закричать, что ты самый-самый-самый и любая девушка, которая не поняла это просто дура! Но я мочал… Идиот! Дженни, прости меня… Я такой дурак.
Писк мониторов. Чьи-то шаги по коридору.
- Хочешь, спою тебе? Знаю, что голос у меня так себе… честно говоря никакой, но я постараюсь. Ты же мне пел тогда, по телефону. Я не забыл…
Качаясь в цепях моста,
Смеясь на руинах стен,
В надежде на чудеса
Я вновь получил взамен
Бессонницы легкий люфт,
Угар, воспаленных глаз,
Однако же я люблю,
По правде сказать, лишь вас.
Тех, кто сводит с ума, не касаясь души,
Растворяясь в дожде под конец сентября,
Кто уходит впотьмах невидим, неслышим,
Оставляя лишь тень в свете злом фонаря…
… в… свете… злом… фонаря…
Не забыл ни строчки… Я помню все, что ты мне говорил. Ты же не оставишь мне только тень, одни воспоминания? Не поступишь так со мной? Скажи «нет», Джен! Скажи же!
Писк мониторов.
- Почему я не могу тебе это сказать… У тебя хватило смелости. А я… я… Что ж, черт побери, со мной не так!! Проклятье!!
Писк монитора стал сильнее.
- О, прости, прости, пожалуйста! Я не хотел кричать… Прости, Дженсен. Всё это потому… потому…
Всхлип. Писк мониторов.
- Я… так люблю тебя. Не оставляй меня… Прошу, Дженни. Только не ты… Нет. Очень тебя люблю…
Писк мониторов становится еще громче. Гул аппаратов нарастает.
- Что происходит?! Джен, Дженсен! Сестра!! Доктор! Кто-нибудь помогите!!
- Что случилось?
- Мониторы… Что-то не так.
- Срочно в палату номер двенадцать всем дежурным врачам! Вызовите доктора Левила! Быстрее!
- Что происходит?! Дженсен!!
- Сэр, выйдите, пожалуйста, из палаты.
- Я никуда не пойду! Дженсен!! Что случилось?! Было же всё в порядке!!
- Сэр, прошу, не мешайте. Покиньте палату. Выведите его кто-нибудь!
- Нет!!! Нет!!! Джен!! Отпустите меня!!
- Мистер Падалеки!
- Доктор Левил, что происходит?!!
- Джаред, уйдите. Вы ничем не сможете помочь. Сестра, проводите мистера Падалеки и позаботьтесь о нем.
- Дженсен!!! Джен!! Я должен остаться! Я обещал позаботиться о нем! Он же не может… Нет, нет, нет!! Джен-сен!! Оставьте меня!! Прошу! Джее-е-ен!!
- Дж…
- Пациент что-то сказал?!
- Это конвульсии.
- … ед…
- Остановка дыхания!
- Реанимационный набор!
- Пульса нет!
- Продолжайте реанимацию!
- Пульса всё еще нет!
- Продолжайте!
- Нет… нет… нет… нет… нет… прошу…
- Да уведите же его!!
- Доктор, пульса нет.
- Еще раз!
- Джен…
- Нет, доктор.
- Время смерти – девятнадцать сорок три. Мне очень жаль, Джаред.
- Нет… нет… нет…
- Джаред, вы меня слышите?
- Дженсен…
- Пойдемте…
- Нет... нет.
- Увезите тело до приезда родственников.
- Хорошо доктор.
- Джаред, пойдемте. Ну же.
- Не… т…
******
Джаред думал, что будет много плакать. Но это оказалось не так. Ни слез, ни истерики – ничего. Такое простое, абсолютное ничто. Пустота вокруг и пустота внутри. Ни-че-го. Куда бы он не повернулся, куда бы он не посмотрел - повсюду никого и ничего.
Транспортировка тела и подготовка к похоронам заняли дня три… или лет пять. Джаред не был уверен. Чад постоянно крутился около него, но это было неважно. Мама приехала с ним, но это тоже было неважно, как и всё остальное.
День самих похорон казался таким обычным и ничем не выделяющимся среди прочих, что создавалось впечатление его незначительности и нереальности. С утра Джаред надел безукоризненно белую рубашку и строгий черный костюм. Долго завязывал шнурки у ботинок, расправляя каждый узел и стряхивая никому незаметные пылинки. В зеркало он старался не смотреть. Может потому, что не хотел видеть свои погасшие, невыразительные глаза, может боялся, что галстук как всегда завязан криво и неправильно, а может потому, что в зеркале отражалась та пугающая пустота, которая теперь всегда окружала его непроницаемой тьмой.
Церемония погребения была скромной и строгой. На ней присутствовали только родные, близкие друзья и… и он.
Джаред стоял немного поодаль от всех людей и от гроба. Ветер слегка задевал полы пиджака, заставляя те слегка колыхаться. Волосы впервые в жизни не падали на глаза, хотя с утра он едва расчесался и тем более не укладывал их. Солнце то пропадало за набежавшим облаком, то вновь показывалось на синеве летнего неба. До Джареда доносились отдельные слова священника и чей-то глухой плач. Ему было видно, как рыдают сестра и мать Дженсена, уткнувшись в носовые платки, было видно, как неестественно прямо, сжав кулаки, стоят его брат и отец. Еще были какие-то люди: знакомые и те, кого он видел впервые.
Священник закончил речь и закрыл Библию. Над собравшимися пронесся слабый вздох, вырвавшийся у всех одновременно. Люди стали подходить к гробу, задерживались около него несколько секунд и отходили в сторону, уступая место другим. От них отделилась фигура и стала приближаться к нему. Но Джаред упорно не мог узнать кто это, пока тот не подошел вплотную.
- Джаред, иди, попрощайся,- тихо проговорил Чад, глядя куда-то в сторону.
Он ничего не ответил и даже не посмотрел на друга. Все его внимание было сконцентрировано на ярко-белом цветке, лежащем у разрытой могилы.
- Джаред, это последняя возможность. Иди или потом будешь об этом жалеть,- Мюррей осторожно коснулся локтя Джея, но тот тут же отдернул руку.- Джей…
Чад прикрыл лицо рукой и отвернулся в сторону. Джаред сделал неуверенный шаг вперед, потом еще один. Он понял что идет только тогда, когда почти вплотную подошел к группе плачущих людей. Они медленно расступились перед ним, будто растекаясь в стороны беззвучной, прозрачной водой. Джаред сделал еще четыре шага и остановился, поняв, что стоит у самого гроба.
Его глаза были опушены вниз, словно единственное что интересовало – это земля под ногами да пара слегка запылившихся черных ботинок. За спиной раздавались чьи-то голоса, всхлипы. Кто-то прошел мимо, задев его рукой. От этого соприкосновения Джаред вздрогнул и резко поднял глаза.
Белые, тонкие пальцы были переплетены в замок на груди. Казалось, что они созданы для того, чтобы вот так изящно лежать, поражая своим совершенством. Но Джаред знал, что это не так. Эти руки должны были перелистывать страницы книг, перебирать струны гитары или обхватывать, обнимая, горячую кружку с кофе. Они не должны были лежать вот так неподвижно и спокойно.
Взгляд угасших карих глаз медленно скользил выше, отмечая ослепительно белую рубашку и странного темного оттенка галстук с непонятным рисунком. Дженсен не очень любил галстуки… зато очень любил рубашки. Белоснежная ткань воротничка естественно перетекала в такую же белоснежную кожу. И становилось непонятно, где заканчивается одежда и начинается человек. Джаред несколько раз моргнул, фокусируя зрение, придавая картинке четкости. И мгновенно в размытом пятне резко обозначились чрезвычайно заострившиеся черты лица: упрямая линия подбородка, полоска сомкнутых губ, ставших пугающе застывшими, четко выделяющиеся скулы, еле заметная горбинка носа. Веснушки стали совсем тусклыми и почти незаметными, пришлось напрячь зрение, чтобы их рассмотреть. Это особенно удивляло, потому что по логике они должны были яркими пятнышками выделяться на белом, как мел, лице. Джаред перевел взгляд немного выше, рассматривая острые пики ресниц, которые, казалось, вот-вот проткнут тонкую, фарфоровую кожу. Глаза плотно закрыты, так что не остается сомнения – они уже не откроются никогда. Почему-то от этой мысли стало безумно холодно и Джаред поежился. Хрупкая, дурацкая надежда, что эти глаза еще когда-нибудь согреют его своим теплым зеленым светом, с тихим звоном рассыпалась в пыль.
Легкий ветерок с какой-то детской непосредственностью перебирал коротко стриженные волосы, путаясь в них. Джаред осторожно протянул руку и провел, едва касаясь, пальцами по волосам, пытаясь помочь ветру выпутаться и полететь дальше. Знакомое до боли чувство пронзило насквозь, заставляя сердце сжаться и замереть. Ладонь инстинктивно дрогнула, когда короткие волоски слегка кольнули кожу.
Указательным пальцем Джаред прочертил тонкую линию профиля, остановившись на подбородке. Потом медленно, как во сне, наклонился вперед. Так близко, что его пылающую кожу обожгло холодом, исходящим теперь от Дженсена. Губы Джареда дрогнули. Он хотел произнести только одно слово: «Прощай», но вместо этого откуда-то из глубины вырвалось такое простое и естественное, совсем тихое: «Я тебя люблю».
Джаред поддался вперед совсем чуть-чуть, так чтобы почувствовать ледяную гладкость когда-то обветренных и горячих губ, и замер всего на мгновенье, не понимая, что происходит и зачем он вообще это делает. Секунда, и он выпрямился во весь рост, отстраняясь так далеко, как только было возможно, хотя на самом деле хотел одного – остаться с ним.
Перед глазами расстилалось городское кладбище, сплошь состоящее из могил неизвестных ему людей. Через какие-то двадцать минут Дженсен тоже превратится в кусочек газона на этой земле и прямоугольный серый камень.
- Пойдем, дорогой,- ласковый женский голос звал откуда-то издалека. Чья-то рука попыталась прикоснуться к нему, но Джаред отпрянул в сторону, стараясь избежать контакта. Он только заметил краем глаза, как посерело лицо матери от его отчужденного движения.
Откуда-то справа раздался сиплый мужской голос: - Можно закрывать, мистер Эклз?
- Да,- донесся глухой, полный тоски и боли ответ.
Что-то щелкнуло у Джареда за спиной, и он на мгновенье закрыл глаза, пытаясь представить, что это не звук закрывающейся крышки гроба, а звук двери, которая захлопнулась за уходящим в кондитерскую Дженсеном.
- О боже…- раздался голос и кто-то заплакал.
Джаред открыл глаза. Он всё еще находился на кладбище. Был август, лето. Солнце, вышедшее из-за тучки, нещадно жгло незащищенные очками глаза. Галстук всё сильней давил на шею, мешая дышать. Ногти до крови впились в кожу, но он только сильнее сжал кулаки. Это единственное, что останавливало его от того, чтобы не зажать уши ладонями, чтоб не слышать глухие удары земли о крышку закрытого гроба.
* * *
- Как он, миссис Падалеки?- вместо приветствия спросил Чад, проходя на кухню и ставя на стол небольшую картонную коробку.
- Плохо,- тихо отозвалась женщина, опускаясь на стул, и посмотрела на гостя грустными, слегка покрасневшими глазами.- Сидит в своей комнате уже второй день. Никуда не выходит, ни с кем не разговаривает, не спит… Он даже не переоделся после похорон. Просто снял галстук и пиджак, да ботинки в коридоре оставил. Я пыталась поговорить с ним, но это бесполезно. Джаред меня даже не замечает, словно сквозь меня смотрит и никак не реагирует. И самое страшное, что он так и не заплакал. Всё держит в себе… Что делать, Чад? Я уже не знаю…
- Я тоже не знаю,- Мюррей тяжело вздохнул.- Последний раз Джаред со мной разговаривал, когда позвонил из больницы и сказал, что Дженсен умер. Я тут же примчался туда. Хорошо, что в Канаде был в это время. Когда я приехал, он уже не разговаривал ни с кем. И потом тоже всё молчал, хотя я пытался вывести его из этого состояния. Но всё бесполезно.
Миссис Падалеки тихонько всхлипнула и прикрыла глаза рукой. Чад подошел и осторожно погладил её по плечу.
- Всё будет хорошо. Джаред справится, я уверен.
- Дженсен для него очень много значил,- отозвалась собеседница и беспомощно посмотрела на Мюррея.
- Я знаю,- отозвался он и еще раз прикоснулся к плечу женщины в знак утешения и поддержки.- Я тут кое-что привез.
- Что же это?
- Кое-какие вещи Дженсена. Мне их отдала миссис Эклз и попросила передать Джареду. Она сказала, что её сын хотел бы, чтобы всё это принадлежала именно Джею. Может быть это поможет ему выйти из этого ступора…
- Должно помочь,- с надеждой проговорила миссис Падалеки.- Иначе я просто не знаю, что еще можно сделать.
- Тогда я пойду поднимусь к нему,- сказал Чад и, взяв коробку со стола, вышел из кухни.
Женщина проводила его взглядом и осталась сидеть на стуле, ссутулившись и опустив голову.
Мюррей быстро поднялся по лестнице на второй этаж, но немного притормозил у двери в комнату Джея. Слишком свежо было воспоминание о безжизненном, ко всему безразличном друге, в лице котором читалась только безграничная тоска и боль. Чад глубоко вдохнул, будто готовясь к прыжку в ледяную воду, повернул ручку двери и вошел в комнату.
Первое что он увидел - был Джаред. Как и говорила миссис Падалеки, Джей неподвижно сидел на кровати, положив руки себе на колени и слегка опустив голову. Когда-то чистая белая рубашка посерела и стала мятой. Рукава Джаред закатал, как делал это обычно, и расстегнул несколько верхних пуговиц. Смотрел он куда-то прямо перед собой, абсолютно не обращая внимания на происходящее вокруг. Солнечные лучи как-то причудливо отражались в его глазах, отчего те казались матово-черными, как у плюшевых игрушек, у которых пуговицы вместо глаз. Лицо было сильно похудевшим, будто Джаред ничего не ел около недели или даже больше. Губы были плотно сжаты, превращаясь в узкую полоску. Можно было подумать, что этот человек вообще не умеет улыбаться.
Чад судорожно сглотнул и сделал шаг по направлению к другу. Джей даже не шевельнулся и никак не среагировал на его появление. Мюррей прочистил горло и немного хрипловато произнес: - Привет, приятель! Как дела? Я тебе тут кое-что принес.
Он прошел мимо Джареда и со стуком поставил коробку на его письменный стол.
- Вот. Это для тебя.
Падалеки всё сидел, уставившись пустыми глазами в некуда. Чад нервно провел рукой по волосам и сказал:
- Миссис Эклз просила передать эту коробку тебе.
Никакой реакции. Всё такая же тишина и безразличие застывшее на лице.
- Это вещи Дженсена. Теперь они твои.
Чад с надеждой посмотрел на друга, ожидая, что тот хотя бы повернется в его сторону. Но Джаред оставался неподвижен и молчалив.
- Ничего не хочешь сказать? Нет? Джа, твоя мама и вся семья очень беспокоятся за тебя. Не надо их так пугать. Спустись вниз, съешь чего-нибудь. Если захочешь, можем потом пойти в бар и как следует напиться. Не молчи, пожалуйста, Джаред, ответь мне.
Мюррей приблизился к Падалеки и остановился в шаге от него.
- Ну же, друг. Ты не можешь сидеть тут вечно. Дженсена этим не вернешь… Ты же понимаешь.
Никакого ответа. Ровное дыхание, сложенные на коленях руки, прямая спина и плотно сомкнутые губы. Чад тяжело вздохнул, понимая, что ничем не может помочь своему другу, и от этого становилось ужасно мерзко.
- Прости, Джа… Я еще зайду. Держись.
Мюррей постоял еще несколько секунд, надеясь на ответ, но так ничего и не дождавшись вышел из комнаты и тихо закрыл за собой дверь.
Как только шаги Чада стихли, Джаред поднял голову и посмотрел на картонную коробку, стоящую у него на столе. Одна сторона у коробки выгорела, видимо она стояла какое-то время на жарком летнем солнце. Джаред медленно встал с кровати и, еле передвигая затекшими ногами, подошел к столу. Руки у него дрожали, когда он прикоснулся к шершавой поверхности коробки. Джей провел пальцем по её сгибу, очерчивая контур. Обычная картонная коробка из-под какого-нибудь небольшого телевизора или микроволной печи. Ничем не примечательная вещь, внутри которой заключено то, что осталось от Дженсена, то, что, по мнению миссис Эклз, может принадлежать ему. Джаред помедлил несколько секунд, прежде чем открыть коробку и посмотреть, что же там находится. Сердце, которое за эти дни почти остановилось, начало набирать скорость, причиняя боль каждым своим ударом. Джей глубоко вздохнул и одним движением открыл коробку.
Первое, что бросилось в глаза – это был темно-бардовый шарф. Он медленно вытащил его из коробки. Шарф с тихим шуршанием мягко лег к нему в руки, уронив длинные концы на пол. В тишине комнаты, будто издалека, раздались приглушенные голоса:
- Да здравствует Джаред Падалеки, который дарит самые оригинальные подарки в мире.
- Надо говорить, да здравствует Дженсен Эклз, которому никогда в жизни не дарили шарф.
- Это точно.
Джаред судорожно вздохнул и прикрыл глаза, заставляя голоса в своей голове замолчать. Шарф приятно согревал руки и ласкал кожу. Он осторожно обернул его вокруг шеи и замер, прислушиваясь к ощущениям. Глухой стук сломанного сердца и острая боль утраты – больше нечего. Джаред открыл глаза и снова посмотрел внутрь коробки. Там лежало несколько книжек. Среди них было два сборника поэзии, повесть Ивлина Во «Незабвенная», святочные рассказы Диккенса и «Маленький принц» Экзюпери. Падалеки с третьей попытки удалось открыть темно синюю книгу с маленьким мальчиком в красном шарфе на обложке. Глаза забегали по строчкам, читая такой знакомый с детства текст. Потрескавшиеся от нехватки влаги губы дрогнули и зашевелились, беззвучно произнося слова:
« - И когда ты утешишься – в конце концов всегда утешаешься, - ты будешь рад, что знал меня когда-то. Ты всегда будешь мне другом. Тебе захочется посмеяться со мною. Иной раз ты вот так распахнешь окно, и тебе будет приятно… И твои друзья станут удивляться, что ты смеешься, глядя в небо. А ты им скажешь: « Да, да, я всегда смеюсь, глядя на звезды!» И они подумают, что ты сошел с ума. Вот такую злую шутку я с тобой сыграю…
Он опять засмеялся.
- Как будто вместо звезд я подарил тебе целую кучу смеющихся бубенцов…
И он опять засмеялся. Потом снова стал серьезен:
- Знаешь… сегодня ночью… лучше не приходи.
- Я тебя не оставлю.
- Тебе покажется, что мне больно. Покажется даже, что я умираю. Так уж оно бывает. Не приходи, не надо.
- Я тебя не оставлю.»
Книга выпала из дрожащих рук и со стуком упала на стол. Джаред стоял и смотрел на свой подоконник. Именно там он сидел и читал Дженсену эту книгу, улыбаясь в телефонную трубку, слыша на том конце ровное, размеренное дыхание.
- Если бы ты сейчас был в шарфе, то был бы похож на Маленького Принца из моей книги.
- Будем считать, что я сейчас в нем.
- Только ты тогда не улетай в конце на свою родную планету к той розе.
- Не улечу. У меня есть повод, чтобы оставаться на этой планете как можно дольше.
- Вот и хорошо
Джаред провел рукой по лицу, смахивая наваждение. Он всё еще дрожал и никак не мог с этим справиться. Открытая коробка, стоящая перед ним, манила к себе. Рука непроизвольно скользнула в нее. Пальцы наткнулись на что-то прохладное и ребристое. Что-то тихонько звякнуло. Палец подцепил железное колечко и извлек из коробки ключи от мотоцикла. Джаред наклонил голову сначала вправо, потом влево, рассматривая находку так внимательно, будто видел впервые в жизни. Веселый голос Дженсена прозвучал где-то в голове, словно поясняя:
- Kawasaki GPZ 500 S, 1999 года выпуска! И этот красавец теперь мой! А вот эти блестящие штучки – ключи к счастью и скорости.
Миг, и комната пропала, и Джаред видит, как падает на повороте блестящий в свете фонарей мотоцикл, как со скрежетом скользит он по асфальту. Чей-то истошный крик режет ему уши: - Дженсен!!!
Он моргнул, и всё пропало. Осталась полутьма комнаты и тяжесть ключей, висящих на пальце. Джаред осторожно положил их на стол рядом с книгой. Они тихо звякнули и удобно устроились на гладкой поверхности, будто лежали здесь всегда.
Дальше из коробки появились диски, фотографии, листки сценария с выделенными маркером репликами, цветной мячик – любимая игрушка Сэди и Херли, бейсбольная перчатка, несколько карточек с канадскими хоккеистами, кулон и кольцо Дина, серебристый сотовый телефон и зарядное устройство от него, желтая кружка с Баксом Бани, часы с черным кожаным ремешком, перчатки для езды на мотоцикле и зеленый вязаный свитер. Джей поднял его перед собой. Немного потускневший, растянутый от частой нОски, но всё такой же мягкий и уютный. Он медленно вдохнул запах, исходящий от вещи. Горьковатый аромат кофе и резкий запах машинного масла щекотали нос. Джаред поднес свитер чуть ближе к лицу. Легкий, еле уловимый парфюм Дженсена… Этот запах постоянно мерещился ему, будто исходил от каждого человека, каждого предмета, которые находились рядом с ним.
Джаред развернулся и, подойдя к кровати, осторожно, как нечто очень хрупкое, положил свитер на помятое покрывало. Потом бережно расправил его, смахнув каждую пылинку. Такой зеленый…
- Я решил, что твой гардероб состоит из одних рубашек и футболок, и свитер тебе бы не помешал. К тому же, он зеленый и будет прекрасно сочетаться с цветом твоих глаз.
- Моих глаз?
- Ну, да.
Джаред нахмурился и стиснул зубы, пытаясь сдержать что-то упорно рвущееся наружу, с того самого момента как доктор объявил время смерти. Почему-то вспомнились слова Джоша, того странного фотографа:
- Смотри внимательно, Джаред. Его глаза. Посмотри в его глаза. Такие зеленые, как вечность, как вселенная. Кругом всё такое белое, ослепляющее и только эти глаза, как маяк, как знак, за которым нужно идти, как спасение.
- Куда же мне теперь идти?- прошептал Джаред, с тоской глядя на беззащитно распластанный перед ним зеленый свитер. Но никто ему не ответил. Голоса в голове стихли, а в комнате было пусто. Сумерки сгущались, наполняя помещение причудливым переплетением света и теней.
Он отвернулся от кровати и снова подошел к столу. Теперь на нем разместилось множество вещей, которые с этой минуты принадлежали ему. Джаред скользнул рукой по столу, едва дотрагиваясь до всех этих предметов. Такие разные, непохожие друг на друга вещи, но их объединяет одно – они были Его… И всегда будут Ему принадлежать. Джаред дотронулся до своей шеи и неосознанным движением погладил мягкий, темно-бардовый шарф. Потом взял картонную коробку и уже хотел убрать её со стола, когда почувствовал, что на дне что-то перекаталось и ударилось об стенку. Падалеки засунул руку и нащупал какую-то небольшую книгу или тетрадь. Вытащив предмет на свет, он увидел, что это обычная коричневая тетрадь без всяких надписей, такую можно купить в любом магазине. Её достоинство в том, что можно вставлять туда листок за листком, и она закончится только тогда, когда ты этого захочешь. Джаред повертел находку в руках. Он точно помнил, что раньше не видел этой штуки у Дженсена. Может эта вещь вовсе и не принадлежала ему, а его мать просто перепутала.
Он неуверенно открыл первую страницу, сразу определив, что она, исписана подчерком Джена. Джаред провел пальцем по строчке, читая вслух:
- Шестое сентября. Никогда не слушал советы психологов. Да и обращался к представителям этой профессии пару раз в жизни.
Он замер. Из легких будто вышибло весь воздух от этих слов, а в глазах неприятно защипало. Джаред попятился назад и остановился только тогда, когда наткнулся на край кровати. Как во сне он опустился на нее, не сводя глаз с неровных, мелких букв, словно они могут исчезнуть, если не смотреть на них. Стены комнаты начали сжиматься, оставляя внутри всё меньше и меньше воздуха. Каждый вдох давался с таким трудом, что можно было получать за это деньги, как за тяжелую, изнурительную работу. Сердце вообразило себя колибри и, обезумев, трепыхалось в груди, подражая стремительным взмахам крыльев этой маленькой птички. Джаред нервно провел языком по губам. Его пальцы сильнее сжали края тетради, а глаза торопливо забегали по строчкам, передавая информацию в уставший, отягощенный потерею мозг.
« 6 сентября… Никогда не слушал советы психологов... Я не одинок. Просто не хочу никого в это втягивать… Это случилось позавчера, хотя кажется, что прошло три года. Меня вызвали в больницу по поводу каких-то моих анализов… что у вас опухоль головного мозга и то, что она неоперабельная…Месяцев восемь, может год… Лишний год жизни на лекарствах ничего не изменил бы… Я не хочу, чтобы кто-нибудь знал о моей болезни… У меня даже есть свое летоисчисление «до знакомства с Джаредом» и «после знакомства с Джаредом»... Но правда в том, что сейчас мне кажется, что Джаред это всё что у меня есть…а может потому, что я его люблю… Думаю, мне вообще не стоит в моем положении чего-то желать... Каждый день жду, что начнет болеть голова, но пока ничего такого не происходит… Если не начал, то хотя бы закончу тем, чем хотел начать… Джаред… Дженсен Эклз».
Дрожащей рукой Джаред перелистнул следующую страницу.

* * *
Чад допивал уже вторую кружку чая и пытался отвлечь разговором миссис Падалеки от печальных мыслей. В доме кроме них и Джареда никого не было. Все члены семьи ушли или на работу или по делам и обещали вернуться только поздним вечером. На улице уже начало темнеть и вдоль дороги стали зажигаться фонари. Миссис Падалеки рассказывала о том, как Джаред, будучи ребенком, разбил дорогущую вазу, а потом повторил такой же «подвиг» уже в сознательном возрасте, когда со второго этажа раздался страшный грохот и чей-то полный отчаянья крик. Чад тут же вскочил на ноги, уронив на пол недопитую кружку чая.
- Джаред,- прошептала миссис Падалеки, прикрыв рот рукой и смотря на Мюррея расширенными от страха глазами.
- Я наверх,- скороговоркой сказал Чад и рванул к лестнице.
Со второго этажа доносился всё тот же грохот, как будто кто-то решил разнести комнату, сломав всё, что попадется на пути. Потом послышался звон стекла, слившийся с криком слабо напоминающий человеческий. Чад отказывался узнавать в этом звуке голос своего друга, настолько жутко и безнадежно это звучало.
- Не-е-ет!!!!- раздалось из-за двери и Мюррей остановился, боясь даже предположить что произошло.
Но неожиданно всё стихло, и наступила гнетущая, оглушающая тишина. Неприятный холодок прошел по спине Чада и страшные, темные мысли тут же полезли в голову, предполагая самое худшее. Позади раздались неуверенные шаги, он обернулся и увидел, что миссис Падалеки поднялась вслед за ним по лестнице и теперь стоит прислонившись к стене и прижав руки к груди. Мюррей вопросительно посмотрел на нее и взялся за ручку двери. Она кивнула в ответ, и он рывком распахнул дверь в комнату Джея.
Внутри царил не просто беспорядок, там был настоящий погром. Пол был усыпан сломанными вещами, порванными книгами и осколками каких-то разбитых предметов. Оконное стекло было разбито, и легкие сиреневые занавески развевались от порывов ветра, залетавших в комнату. В углу валялся сломанный стул, а над ним красовалась вмятина в стене и куски сорванных обоев. Книжный шкаф тоже оказался на полу. Его задняя стенка была пробита в нескольких местах, как будто кто-то со всей силой бил по ней ногой. Постельное белье, подушки и матрац были разбросаны по комнате, а прикроватная тумбочка в полуразобранном состоянии лежала на пороге. Чад осторожно отодвинул её ногой и зашел внутрь, оглядываясь по сторонам. За спиной вскрикнула мама Джареда, но Мюррей не обернулся, а продолжал внимательно всматриваться в полутьму помещения. Неожиданно из дальнего угла послышались всхлипы и чье-то злое бормотание.
- Джаред,- тихо позвал Чад и стал медленно продвигаться в ту сторону, стараясь не делать резких движений, чтобы не провоцировать друга.
В ответ донесся только невнятный шепот и глухой стон. Мюррей отбросил в сторону валявшийся на дороге матрац и увидел Джареда, сидевшего в самом углу. Он сжался в такой маленький комок, что никто бы сейчас не поверил, что в этом парне есть почти два метра. Джей обхватил руками колени и низко опустил голову, так что его лица не было видно. Рубашки на нем не было, только что-то красное, еле различимое в сумерках, болталось на шее. Джаред, как заведенный, раскачивался из стороны в сторону, с гулким стуком ударяясь головой об стену.
Сердце Чада сжалось от сострадания, когда он увидел в каком состоянии находится его друг. Все известные слова как-то сами собой вылетели из головы, оставив после себя бессильную пустоту. Он не представлял, что можно сделать в такой ситуации.
Присев на корточки, Мюррей прислушался к сумбурной и несвязной речи Джареда. Он смог различить слова: «как он мог», «Дженсен», «ненавижу», «бросил» и «всё равно люблю».
- Боже…- прошептал он.
За спиной раздался голос: - Мальчик мой!
Миссис Падалеки проскользнула мимо застывшего Мюррея и опустилась на колени рядом с сыном и, обняв его, притянула к себе. Сначала Джаред пытался слабо вырваться, жался в угол и пытался закрыться руками, но потом прижался к матери и крепко обнял в ответ.
- Мама, он умер… умер…- судорожно всхлипывал Джей, уткнувшись лбом в её плечо.- Он бросил меня… одного… бросил. Джен умер…
- Я знаю, милый, знаю...- шептала она и нежно гладила сына по спутавшимся, всклоченным волосам, пытаясь хоть как-то успокоить и забрать хотя бы маленькую частичку того непомерного горя, что разрывало сейчас его сердце.
- Он знал… всё знал и не сказал мне. Решил, что никто не должен знать… даже я. Он обманул… обманул меня…- стон полный муки и отчаянья вырвался откуда-то из глубины души, заставляя материнское сердце сжаться от жалости.
- Он пытался защитить тебя. Не хотел, чтобы тебе было больно,- продолжала шептать миссис Падалеки.
- Но мне больно, мам, так больно! Почему?! Почему?! Я ненавижу его! Ненавижу!- Джаред поднял голову и блестящими от слез глазами посмотрел на мать, ища у нее поддержки и защиты.
- Это неправда, дорогой. Ты не ненавидишь его. Ты не можешь ненавидеть Дженсена.
- Могу… могу!- с упрямством ребенка прошептал Джей, сжимая кулаки.
По его щекам продолжали течь слезы, а из груди вырывались рваные хрипы, будто он тратил последние силы на дыхание. Женщина лишь крепче обняла сына, пытаясь укачать его, как когда-то делала в детстве. Джареда била крупная дрожь. Вся его речь была невнятной и сбивчивой, с трудом можно было различить отдельные слова. Единственное, что было предельно ясно так это то, что ему сейчас невыносимо плохо и одиноко.
- Всё будет хорошо, милый. Я обещаю тебе это,- целуя его в висок, прошептала мама.
Неожиданно Джаред выпрямился в её объятьях и посмотрел на нее мутными от боли и горя глазами.
- Он любил меня, мам… Понимаешь, любил…
- Я знаю, дорогой, знаю,- со щемящей тоской в голосе ответила она, нежно глядя на худое, серое лицо сына.
- А я любил его… очень любил, мама… И сейчас люблю… и всегда буду!- простонал Джаред. Его тело будто пронзил электрический разряд. Он дернулся, запрокинув голову и широко распахнув глаза, обмяк в руках матери, уронив голову ей на плечо. Сознание милосердно оставило его в темноте, подарив немного покоя.
- Конечно, любишь, милый. Я знаю… всё это давно знаю. Почему только вы с Дженсеном так упорно делали вид, что это неправда.
И она заплакала, уткнувшись лицом в растрепанную макушку Джея, осторожно гладя его по бледным, мокрым щекам.
Чад всё так же стоял рядом не в силах что-либо произнести и сделать. Его как будто мгновенно парализовало, лишив всякой возможности двигаться. Он не мог даже сморгнуть слезы, подступившие к глазам.
- Чад, поможешь мне довести Джареда в спальню?- тихо проговорила миссис Падалеки, вытирая слезы тыльной стороной ладони.
- К-конечно,- слегка заикаясь, отозвался он.
Руки и ноги были как ватные и с трудом повиновались ему. Понадобилось минут пять, чтобы они с мамой Джея сообразили как удобней будет дотащись потерявшего сознание Джареда до кровати. Падалеки оказался очень тяжелым, несмотря на то, что сильно похудел за эти дни.
Около двадцати минут ушло на то, чтобы довести до соседней комнаты и уложить Джареда в кровать. Миссис Падалеки устало опустилась на стул и сказала:
- Спасибо большое, Чад.
- Не за что. Это самое меньшее, что я могу для него сделать,- отозвался Мюррей, вытирая пот со лба и присаживаясь на край кровати.
- Надеюсь теперь с ним всё будет хорошо… Или хотя бы всё начнет налаживаться,- попыталась слабо улыбнуться женщина.- Что же случилось? Почему неожиданно все его чувства прорвались наружу? Может что-то особенное было в той коробке, что ты принес?
- Не знаю. Может быть,- Мюррей пожал плечами. В его памяти всплыл образ Джареда, сидящего в углу, и около его ног лежала какая-то открытая тетрадь, с исписанными листами. Мелькнула мысль о том, что мог ли Дженсен вести дневник или что-то в этом роде. И что пришлось пережить Джареду, читая обо всех мыслях и чувствах человека, которого он так сильно любил. Чад вздрогнул, представив через какой ужас пришлось пройти другу.
- Очень может быть,- задумчиво повторил он.
- Чад, ты бы не мог сходить в аптеку и купить кое-какие лекарства?- тихо спросила миссис Падалеки и осторожно прикоснулась ко лбу Джареда.- У него жар.
- Да, сейчас схожу. Напишите мне все, что нужно купить.
Мюррей поспешно встал. Мать Джареда встала следом за ним, и они тихо вышли из комнаты.
- Надеюсь, он поправится,- сказал Чад и обернулся на дверь спальни.
- Это будет очень тяжело, но Джаред сможет,- ответила миссис Падалеки, а потом грустно добавила.- Но боюсь, такая рана никогда до конца не заживет.
Она тяжело вздохнула и начала спускаться на первый этаж. Чад еще несколько секунд постоял в коридоре, думая о том, что Джаред и Дженсен не заслужили такой судьбы, а потом с сожалением проговорил:
- Жизнь более чем несправедливая штука, но и смерть, как оказалась не лучше.
Он засунул руки в карманы и поспешно спустился по лестнице вниз, где его уже ждала мама Джареда.
19 августа.
По дороге на кладбище мы заехали в цветочный магазин, и я купил большой букет белых лилий… как ты любишь. Чад не пустил меня за руль, заявив, что я нахожусь не в том состоянии, чтобы управлять машиной. Я согласился…
Я вообще стал со многим соглашаться. Просто потому что мне стало всё равно будет что-то так или иначе.
Мы приехали в полдень. Была жуткая жара, и сейчас не стало прохладней. А я как дурак надел черную кофту с длинными рукавами. Правда, мне почему-то совершенно не жарко… но и не холодно.
Я попросил Чада подождать около машины. Он с такой готовностью согласился, будто только и ждал этого предложения. Я его не виню. Со мной сейчас очень трудно общаться, хотя бы потому, что я почти не разговариваю. Не о чем мне говорить и всё…
На кладбище было тихо и спокойно. В таких местах всегда царит какая-то неподвижность и невозмутимость. Тебе не подходит это место…
Я долго бродил среди могил с букетом, не потому что не знал где твоя, а потому что не хотел признавать, что одно из этих надгробий принадлежит тебе.
На обычном, ничем не выделяющемся среди других камне было написано: «Дженсен Росс Эклз». Но для меня этот камень был особенный. Он как будто светился каким-то немеркнущим светом… таким теплым и знакомым, как свет твоих зеленых глаз.
Я сел на траву около надгробья и прислонился лбом к прохладной поверхности. Даже на таком солнцепеке оно оставалось холодным.
Мне казалось, что сейчас ты должен подойти сзади и, присев рядом, обнять за плечи, сказав: «Не грусти. Я с тобой, Джей».
Но ты не пришел… А я ждал. Думал о том, что у тебя просто заглох мотоцикл и ты, ругая его на чем свет стоит, катишь свой Kawasaki по дороге.
Я положил цветы на могилу и сказал: - Хей…
И ты ничего не ответил. Никогда теперь ничего не ответишь.
Когда мы гадали в трейлере, ты сказал, что короткая линия жизни обозначает, что не проживешь сто лет. Почему не сказал: «Это значит, что я умру через год».
Почему я не могу стереть свою линию жизни, сделав её такой как у тебя??
Я принес с собой твой дневник, теперь он стал моим… как и многое другое. Писать, сидя на земле, не очень удобно, но мне всё равно.
Это единственный способ общения с тобой, который мне доступен.
Каждое утро набираю твой номер в надежде, услышать такое родное и нежное: «Джаред». Но слышу только безразличный голос оператора: «Абонент не отвечает или временно не доступен».
Ты жил в кошмаре целый год и вот ушел, оставив жить в этом кошмаре меня. Всё что окружает, всё что есть в этом мире – всё причиняет мне боль. Почему тебя нет рядом?
Разве это справедливо?
Этой ночью я пересматривал первый сезон «Сверхъестественного». Смотрел на юного, наивного Дина и не мог поверить, что это ты. Это ты улыбаешься Сэму открытой, мальчишеской улыбкой… Сэму… не мне. Это ты поправляешь воротник куртки и хмуришь брови, чтобы казаться серьезней. Это ты отважно, не раздумывая, бросаешься в любую заварушку, чтобы спасти своего мелкого… его… не меня.
Я звал тебя, снова и снова произносил твое имя в идиотской надежде, что ты услышишь меня.
Сладкий аромат лилий кажется мне сейчас отвратительным и удушливым, как будто это дыхание смерти.
Ты снишься мне каждую ночь, если мне удается заснуть. Я больше не могу видеть тебя и, просыпаясь, понимать, что это всё выдумка.
Прости за всё… За то, что не понял тебя. За то, что не спас. За то, что не сказал как сильно тебя люблю… Прости, Дженсен!!
Но ты… Ты ведь обманул меня. Не знаю было это правильным или нет. Но ты сделал это.
Каждый день я придумываю тысячи причин, почему надо было поступить именно так и каждый день обвиняю тебя за этот поступок, не в силах простить и отпустить. Я никогда не смогу отпустить тебя, Дженни. Никогда…
Помню, как держал руками Сэма умирающего Дина. Я даже подумать не мог, что совсем скоро дрожащими руками буду прижимать тебя к себе, боясь только одного, что ты уже не дышишь.
Что было бы, если б ты не упал с этой проклятой лестницы, а всё же смог спустится и открыть дверь? Я не узнаю этого никогда…
Уже позже я ездил в Канаду и разговаривал с доктором Левилом. Твой диагноз больше не врачебная тайна. Левил рассказал мне всё, что знал. Он хороший человек и отличный врач. Я рад, что рядом с тобой был хоть кто-то способный помочь и поддержать.
Я даже сделал медицинское обследование, в тайне надеясь, что болен и мне остались считанные дни. Но, к сожалению, это оказалось не так. Врачи заверили, что мне предстоит долгая жизнь. Долгая жизнь без тебя. Зачем?
Вокруг меня сейчас постоянно находится много людей. Все они боятся, что я что-нибудь сделаю с собой. Не то чтобы такая мысль не посещала меня. О да, это было бы облегчением или спасением. Но я не могу так поступить со своей семьей, которые очень переживают и страдают из-за меня. В этой толпе, окружающей меня, так одиноко, потому что рядом больше нет тебя. Навсегда остаться одному, что может быть хуже?
Они затерли мое имя до дыр, они пытаются изучить мою душу под микроскопом, они хотят излечить мое тело, забывая об остальном.
Джен, забери меня отсюда! Я хочу к тебе!
Прикасаюсь к твоему надгробью… это не ты. Где же ты, Дженсен?
Я не умею записывать свои мысли. К тому же они очень путанные и непонятные даже для меня самого. Но одно знаю наверняка: Я люблю тебя! Я скучаю по тебе!
И самое ужасное – я не могу вернуть тебя, чтобы я не делал.
Откуда-то издалека раздаются оружейные залпы, видимо хоронят какого-то военного. На твоих похоронах было тихо… или это мне так показалось. Ты был таким спокойным и неподвижным… Это был не ты…
Ты шумный и веселый, задорный и ироничный, эмоциональный и улыбчивый, единственный и любимый… Человек, который как никто на земле произносит мое имя!
Я просыпаюсь с мыслью: «Я ненавижу тебя» и живу с мыслью: «Я люблю тебя».
Это тяжело любить того, кого ненавидишь, и ненавидеть того, кого любишь.
Я буду, буду каждую ночь смотреть на звезды и думать, что ты когда-нибудь вернешься ко мне, мой Маленький Принц. Ведь ты забыл у меня свой шарф, а я не успел выбежать за тобой, когда ты уходил, и отдать его.
Знай, каждую ночь я думаю о тебе… Нет, каждый день думаю… Всё время.
Но ты не придешь… ни завтра… ни в четверг… потому что любишь меня. Всё так, как ты и говорил. Ты всегда выполняешь свои обещания… к сожалению.
Я люблю тебя, Дженсен.
Прости меня… Потому что я себя никогда не прощу.
Джаред Падалеки.

@темы: "J2,любимые фики"