« Я твое грустное солнце
С букетиком фиалок под дождем.
Я имя твое, произнесенное жестом…»
С букетиком фиалок под дождем.
Я имя твое, произнесенное жестом…»
- Доктор, прошу вас! Я выполнял все ваши предписания, придерживался строгой диеты… Я делал всё, что мог. Помогите мне!- Дженсен привстал в кресле, опираясь на подлокотники, но тут же упал обратно, так как руки дрогнули, не в силах удержать вес всего тела.- Я старался, правда…
- Дженсен, выслушайте меня. Дело совсем не в вас…- мягко начал Левил, вставая из-за стола и подходя к Эклзу.
- А в чем? Это потому что я не посещал психолога? Я буду, доктор, буду. Теперь у меня есть свободное время, съемки окончены. Я мог бы ходить на
индивидуальную и групповую терапию, мог бы посещать различные процедуры.
Доктор подошел вплотную и успокаивающе дотронулся до плеча актера. Тот с надеждой поднял на него глаза, в которых читалась немая мольба и готовность на всё. Левил тяжело вздохнул и, сняв очки, потер переносицу, и сказал: - Это замечательно, что у вас появилось время на терапию и процедуры, но поймите уже поздно. Лечение надо было начинать еще четыре месяца назад, только тогда бы оно могло принести результат, а так ничего мы не добьемся. Ко всему прочему это может ухудшить ваше самочувствие. Мне жаль.
Он снова надел очки и подошел к окну, повернувшись спиной к креслу, в котором сидел пациент . Дженсен не сводил с него взгляд, следя за всеми передвижениями врача, за каждым его жестом.
- Но вы говорили, что есть экспериментальное, агрессивное лечение,- прошептал Эклз, с отчаяньем смотря на Левила. Его пальцы впились в обшивку кресла, а лицо от напряжения стало еще бледней.
- Простите, Дженсен,- доктор повернулся к нему и удрученно покачал головой, разводя руками.- Я больше ничем не могу вам помочь. Сегодня я назначу вам более сильные лекарства. Они относятся к опиатам, поэтому их вы сможете получать у нас в аптеке, внизу. Думаю, что ваши головные боли усилятся в течение этого месяца. Мне, правда, жаль.
- Да, да, конечно…- Эклз потер рукой лоб и нахмурился.
Голова в последнее время болела почти не переставая, что очень мешало ему четко мыслить. Он неуверенно встал на ноги. В глазах тут же всё поплыло и
Дженсену пришлось ухватиться за край стола, чтобы не упасть. Доктор быстро подошел к нему и осторожно усадил назад в кресло.
- Посидите пока в моем кабинете. Я схожу за вашими таблетками и заодно позову медсестру, чтобы она сделала вам необходимые уколы. Обещаю, станет
легче.
- Спасибо, док…- пробормотал Джен и откинулся на спинку кресла, прикрыв глаза.
Он слышал, как закрылась дверь за врачом. В кабинете стало тихо. Только было слышно, как бурлят пузырьки воздуха в аквариуме, где плавали мелкие
цветные рыбки. В висках что-то мерно стучало, эхом отдаваясь в затылке. Дженсен осторожно прикоснулся к своей взъерошенной макушке и тут же со стоном отдернул руку. Даже такое легкое прикосновение к голове вызывало жуткую боль, будто что-то давило на череп изнутри, пытаясь вырваться наружу.
- Во мне живет чужой…- усмехнулся Эклз и тут же скривился от боли.
Немного отдышавшись, он добавил: - Или я становлюсь чужим…
Дверь снова открылась, впуская кого-то в комнату, но Дженсен даже не повернулся, боясь сделать лишнее движение.
- Вы в порядке, Дженсен?- раздался совсем близко голос доктора Левила.
- Угу,- промычал в ответ актер, не открывая глаз и не двигаясь.
- Я думаю, что вам стоит сегодня остаться в больнице.
- Нет, не стоит.
Дженсен с трудом открыл глаза и сел прямо, переводя взгляд на склонившегося над ним врача.
- Я поеду домой. Если вы не в состоянии мне помочь, то уж лучше я буду умирать дома. Ведь вы не в состоянии?
В голосе слышался отблеск угасающей надежды, и в глазах мелькнуло что-то светлое и искрящееся, освещая зеленоватую муть постоянной боли.
- Простите,- грустно вздохнул доктор, протягивая ему оранжевый пузырек с таблетками.- Мне бы очень хотелось, но я не могу. Лечение надо было начинать намного раньше… Намного. Единственное, что мы можем это облегчить вашу боль.
- Боль…- эхом отозвался Эклз.
Он оперся локтями на колени и закрыл лицо руками. Его плечи вздрогнули. Левил с состраданием взглянул на него и еще раз коснулся его руки, как бы
извиняясь. Дженсен вскинул голову и глазами, блестящими от слез, посмотрел на врача. Когда он заговорил, его голос звучал надломлено и глухо: - Доктор, я не хочу умирать… не хочу. Почему это случилось со мной? Я не вынесу больше этой боли… Вы сказали, что будет еще больней, но я больше не могу. Сделайте хоть что-нибудь! Умоляю! Я не могу… не могу…
- Дженсен, успокойтесь. Вы слышите меня.
- Я не хочу, доктор, не хочу. Пожалуйста…- хриплым голосом прошептал Джен, его плечи еще раз вздрогнули, глаза закрылись, и голова безвольно упала на спинку кресла.
- Дженсен, вы меня слышите?! Дженсен,- доктор мгновенно подскочил к нему и приложил два пальца к пульсирующей на шее артерии.
Эклз был без сознания. Его кожа побелела, сделав резкими и чересчур заостренными черты лица. Глаза казались нарисованными на фоне темно-серых кругов от бессонницы и постоянных нервных перенапряжений. Дыхание было почти незаметным. Оно лишь позволяло организму выживать в таких условиях, а не жить в полной мере. Доктор Левил снял трубку телефона и быстро проговорил: - Сестра, пришлите в мой кабинет санитара с каталкой и приготовьте палату и капельницу. Да, быстрее.
Он повесил трубку и склонился над столом, опершись на кулаки. Очки снова стали мешать и как будто давить на переносицу. Левил тяжело вздохнул, уже который раз за день, и покрутил головой, разминая затекшую от напряжения шею. За его спиной скрипнула, открываясь, дверь. Доктор повернулся и увидел, как в кабинет входит санитар с каталкой и медсестра.
- Забирайте его. Я сейчас подойду,- распорядился врач.- И поставьте капельницу, плюс ко всем уколам, которые были запланированы на сегодня.
- Конечно, доктор,- отозвалась медсестра.- Позвонить его родственникам и сообщить, что мистер Эклз сегодня останется у нас?
- Не надо, Барбара. К сожалению, звонить некому.
Немолодая женщина удивленно посмотрела на него, но ничего не сказала.
В это время санитар уже перетащил всё еще находящегося в бессознательном состоянии Эклза на каталку.
- Я зайду через десять минут. Если он придет в себя раньше, тут же сообщите мне.
- Да, доктор,- кивнула медсестра, и они с санитаром вышли, увозя с собой Дженсена. Дверь за ними закрылась, и Левел устало опустился в кресло.
* * *
Джаред медленно шел по улице, небрежно пиная мелкие камешки. Он абсолютно не обращал внимания на летний веселый дождь, падающий с неба и шлепающий по его голове. Куртка уже порядком промокла, а джинсы были забрызганы грязью до колен. Только изредка Джей поднимал руку, чтобы смахнуть мокрые капли с лица или прикрыть глаза от слепящего солнца, которое пробивалась сквозь дождевые тучи. Вокруг царила суета небольшого
городка, в котором он родился и вырос. Люди с зонтиками проходили мимо, иногда задевая его плечами и цепляясь спицами зонтов об одежду. Машины
проносились с гулким ревом, обдавая прохожих тучей брызг, за что получали пожелания «доброго пути» от разобиженных людей. Но Джареда вся эта кутерьма как будто не касалась. Он просто шел мимо этого, не интересуясь происходившим вокруг. Просто двигался без цели, куда глаза глядят. Падалеки как-то незаметно оказался в малознакомой части города. Он остановился на перекрестке и обвел окрестности безразличным, грустным взглядом и неожиданно очень четко понял, что впереди у него еще целый день и этот день всего лишь один из многих в череде событий, называемых жизнью. Обычной жизнью, рутиной, в которой существуют миллионы и миллионы людей. Было ощущение случайности всего происходящего, его малозначительности и даже ничтожности. Будто он уже был кем-то… Кем-то таким же одиноким и потерянным. Будто так же когда-то стоял на перекрестке каких-то улиц и думал о Дженсене, который остался за сотни миль от него где-то в Канаде. Стоило бы позвонить ему, хотя Джаред прекрасно понимал, что так и не найдет подходящих слов.
Стоило бы позвонить ему, чтобы сказать всё то, что он чувствовал. Стоило бы позвонить ему…
Джаред засунул руку в карман и достал свой сотовый. Капли подали, разбиваясь о серебристый корпус телефона. Он откинул крышку и нажал кнопку вызова. Экран мигнул, показав последнее исчезающее деление у батарейки, и погас. Джей стоял и смотрел на темный дисплей, не видя ничего кроме своего тусклого отражения. Вода стекала по волосам за шиворот и холодными струйками обжигала кожу на спине. Падалеки как во сне поднял руку и стер капли дождя с лица. Потом захлопнул телефон и сунул обратно в карман.
У самой обочины проехал мотоциклист, окатив застывшего парня с ног до головы. Тот только неторопливо повернул голову и проводил взглядом до поворота мчавшуюся на бешеной скорости фигуру. Внутри что-то странно вздрогнуло при воспоминании о мотоцикле и о повороте… Об аварии. Грязные капли стекали по его лицу, оставляя еле заметные следы. На этот раз он не стал стирать их, а просто развернулся и побрел в обратную сторону, туда, откуда
пришел. Под ногами хлюпали лужи и грязь, с неба продолжал литься дождь вперемешку с солнечными лучами. Джаред засунул правую руку в карман куртки и изо всех сил сжал свой сотовый. Ему даже показалось, что он слышит хруст ломающейся панели.
Стоило бы позвонить ему, хотя бы для того, чтобы сказать привычное; «Дженсен» и услышать в ответ самое замечательное и правильное в мире: «Джаред». Стоило бы позвонить ему, чтобы не чувствовать себя таким потерянным и уставшим.
Дождь всё лил и лил, не обращая внимания на недовольство людей и пробивающееся солнце. Где-то совсем близко завизжали тормоза автомобиля, и водитель заорал что-то про «долговязого придурка, который не смотрит куда идет». Джаред рассеянно улыбнулся и продолжил свой путь по мокрой, скользкой дороге. Хотя он смутно представлял место куда хочет попасть… Разве что в Канаду?
Но Падалеки сильно сомневался, что дойдет туда пешком. Он снова остановился и, вынув из кармана телефон, посмотрел на него. Экран всё так же оставался черным…
Стоило бы позвонить ему…
* * *
Дженсен сидел в парке на скамейке, уткнувшись лицом в свои ладони, пытаясь таким нехитрым способом спрятаться от всего мира. Солнце скрылось за
тучи, и подул холодный пронизывающий ветер. Канадское лето не отличалось особым теплом и мягким климатом. Деревья в парке монотонно шумели,
перешептываясь между собой, о чем-то своем, секретном, которое понятно только им. Откуда-то издалека доносились детские голоса и смех. Детей не
пугал ветер и приближающийся дождь. Где-то громко залаяла собака. Дженсен вздрогнул, потому что на мгновение ему показалось, что это может быть лай Сэди или Херли. Он прислушался, но ничего кроме завывания ветра не услышал. Постепенно начал накрапывать мелкий дождь, но Эклз не обращал на это никакого внимания, продолжая сидеть на скамейке всё в той же позе, склонившись к коленям и закрыв лицо руками. Неожиданно ему показалось, что к его плечу кто-то прикоснулся. Он замер прислушиваясь к своим ощущениям. Прикосновение повторилось, только теперь оно было более настойчивым. Кто-то стоял и легонько тряс его за плечо. Дженсен вскинул голову и чуть ли не столкнулся нос к носу с маленькой девочкой, стоящей около него. Девчушка была одета в теплый зеленый свитер и джинсовую юбочку с рюшечками, и всё это непостижимым образом сочеталось с розовыми колготками и крохотными белыми кроссовками. Её серые глаза смотрели на Эклза очень серьезно с явной долей беспокойства. - Почему ты плачешь?- спросила малышка.
- Я не плачу,- ответил Джен, с удивлением смотря на свою совсем юную собеседницу.
- А почему ты тогда так сидишь?- в свою очередь осведомилась она и слегка наклонила голову, как делают очень любопытные воробьи.
Дженсен не нашелся что ответить и просто пожал плечами.
- Значит, тебе грустно,- заключила девочка и утвердительно кивнула головой, удовлетворенная своим объяснением.- Хочешь, поиграем?
- Нет, спасибо. Скоро начнется дождь и тебе надо идти домой,- слабо улыбнулся Дженсен.
- Дождик – это хорошо,- заявила кроха, тряхнув своими косичками.- Но мама не любит дождик и уводит меня домой,- грустно закончила она.
- Просто она не хочет, чтобы ты промокла и простудилась.
Девочки протянула руку и коснулась его щеки. - А твоя мама разрешает тебе гулять под дождем?- спросила она.
- Разрешает,- кивнул Эклз, чувствуя приятное тепло от детской ладошки на своей щеке.
- Везет мальчишкам,- протянула собеседница и весело стукнула указательным пальчиком Эклза по носу.- Тебе водить!
Дженсен от удивления фыркнул и отпрянул назад. Девчонка звонко рассмеялась и, лукаво посмотрев на него, протянула маленький букетик сиреневых фиалок, собранных видимо на ближайшей клумбе. - Это тебе,- сказала она и подошла поближе.
- Мне?- почему-то растерялся Дженсен, протягивая руку и беря цветы.
- Да. Чтобы ты не грустил,- пояснила малышка и снова стукнула его по носу пальчиком, на этот раз осторожно, как будто говоря: «ты хороший» или «ты смешной».
- Спасибо,- Эклз почувствовал, как его щеки розовеют, и всё лицо горит от смущения.
- Больше не будешь грустить?- строго спросила сероглазая незнакомка и нахмурила бровки. Кто-то когда-то уже задавал точно такой же вопрос, только совсем в другом парке.
- Постараюсь,- пообещал Дженсен и, вытянув руку, легонько коснулся носика девочки. Та весело рассмеялась и погрозила ему пальчиком. Эклз улыбнулся в ответ.
Откуда-то с конца аллеи раздался женский голос: - Сэм! Ты где? Саманта, иди сюда, пора домой!
- Это мама,- сказала девчушка и добавила.- Скоро дождик пойдет.
После этих слов она развернулась и поскакала по дорожке в сторону выхода из парка, откуда раздавался голос мамы. Дженсен проводил взглядом её
худенькую, маленькую фигурку, пока она не скрылась за деревьями. Потом поднес цветы к лицу и понюхал. Они пахли свежестью, летом и почему-то
приближающимся дождем. Он тяжело вздохнул и поднялся со скамейки. Первая крупная капля упала ему на голову, вторая скатилась по ткани ветровки
на джинсы. И вот дождь забарабанил по голове, плечам, спине в полную силу. Дженсен даже не успел дойти до конца дорожки, как был уже мокрым
насквозь. Он осторожно спрятал маленький букетик под куртку, чтобы защитить фиалки от дождя. Капли становились всё крупней и падали всё чаще. Когда он достиг небольшого озера, вокруг стояла уже стена дождя и на водной глади разбегались тысячи кругов от падающих с неба капель. Посетители парка как-то незаметно исчезли, вмести со своими детьми и домашними любимцами. Даже птицы попрятались и затихли. Дженсен поднял голову вверх, пытаясь рассмотреть сквозь дождь, застилающий лицо, темно-серые тучи, низко плывущие над землей. Но картинка расплывалась, из-за чего весь мир казался размытым и тусклым. Он попытался стереть воду с лица, но это оказалось бесполезно. Прозрачные струи сбегали по волосам, по щекам, подбородку, зависали маленькими капельками на ресницах, впитывались в ткань одежды, делая её мокрой и холодной. Дженсен поежился, начиная ощущать холод и подступающую дрожь. Голова снова начала болеть, и стук капель об асфальт теперь отдавался барабанным боем где-то в подкорке мозга. Эклз нашарил в своем кармане пузырек с лекарством. Ему очень не хотелось пить таблетки, потому что из-за них он на несколько часов будто выпадал из реальности, погружаясь в какое-то смутное наркотическое забытье. Но это было лучше, чем постоянная боль, которая оглушала и сводила с ума. Он вытащил оранжевый пузырек, но к его ужасу тот оказался пуст. Дженсен даже остановился на месте, беспомощно уставившись на пустую баночку. Голова болела всё сильнее, а с собой даже не было рецепта, чтобы зайти в аптеку и пополнить запас таблеток. Дженсен постоял несколько минут, держась за голову одной рукой, а второй
продолжая сжимать маленький букетик фиалок, и побрел в сторону выхода из парка, не обращая внимания на дождь. На другой стороне улицы была аптека, и он направился к ней. Сознание постепенно начало ускользать от него, погружаясь в усиливающуюся, острую боль. Звякнул дверной колокольчик, когда Дженсен зашел внутрь. Вода стекала с него в три ручья, а ботинки оставляли грязные следы на чистом, сверкающем полу аптеки.
- Я могу вам чем-то помочь, сэр?- вежливо осведомилась миловидная девушка в белом халатике, с интересом рассматривая растрепанного, мокрого посетителя.
Эклза несколько секунд постоял, смотря на неё мутным, ничего не понимающим взглядом, пытаясь осознать смысл произнесенных слов. Наконец-то, ему удалось сформулировать ответ, и он хрипло произнес: - Две упаковки аспирина.
- Одну минутку,- сказала продавщица и скрылась за небольшой белой дверью. Дженсен остервенело потер лоб рукой, пытаясь привести свои мысли в относительный порядок. Главное для него было добраться до дома, где в шкафу над раковиной ждала еще одна порция необходимых таблеток. Но чтобы сделать это, надо было хоть немного унять головную боль, иначе Эклз сильно сомневался, что он вообще доберется до своей улицы.
- Вот, пожалуйста,- прервала его размышления, возвратившаяся девушка.- С вас два девяносто.
- Да, да, конечно,- пробормотал Дженсен, вытаскивая мокрые купюры из своего кармана.- Скажите, а у вас есть что-нибудь типа минералки или просто воды?
Он поднял взгляд и рассеянно посмотрел на девушку расширенными от боли зрачками. Его рука непроизвольно потянулась к виску, чтобы хоть как-то утихомирить этот непрекращающийся ни на минуту стук в голове.
- Есть «Акваминерали».
- Дайте бутылочку,- с трудом произнес Джен, выкладывая дрожащей рукой на стойку пару мятых промокших пятерок.
Девушка поставила перед ним бутылку и положила две упаковки аспирина, потом взяла купюры и неспеша стала отсчитывать сдачу.
- Сдачи не надо,- сказал Эклз, беря со стойки таблетки и воду.
Он развернулся и, слегка шатаясь, вышел из аптеки. Продавщица проводила его подозрительным взглядом и когда за ним закрылась дверь, фыркнула и
ворчливо произнесла: - Он бы еще крека попросил отсыпать, наркоман хренов.
Выйдя из аптеки, Дженсен остановился на углу и торопливо стал вытаскивать аспирин из упаковки. Он опустошил оба стандарта, и теперь на его ладони
умещалась солидная горсть небольших белых таблеток. Скривившись от острого спазма, пронзившего голову, Эклз поспешно засыпал всё это себе в рот и стал тщательно пережевывать. Таблетки оказались горькими и рассыпчатыми на вкус. Было неприятно глотать этот белый порошок, попадающий в легкие вместе с воздухом и заставляющий сгибаться от кашля пополам. Потом Дженсен открыл бутылку с водой и попытался хотя бы этим заглушить отвратительный вкус аспирина, но тут же снова закашлялся и откинул бутылку в сторону. В голове всё шумело, заглушая звук дождя и редко проезжающих мимо машин. Людей на улице не было, все попрятались по домам и разным кафе, чтобы не промокнуть. Постояв несколько минут и поняв, что аспирин не поможет остановить боль, которая методично и безжалостно разрывала его череп, Дженсен медленно поплелся по дороге в сторону дома, стараясь сохранить хотя бы одну четкую мысль в голове о том, куда ему надо придти. Шатаясь, он добрел до угла и поскользнувшись ухватился за стену дома. Но удержаться ему не удалось, и Дженсен упал одним коленом в грязь, а так же сильно ободрал руки об шершавую стену дома, пытаясь ухватиться за нее. Маленький букетик фиалок выпал из его руки прямо в лужу. Дождь нещадно бил по маленьким, нежным, сиреневым лепесткам. Капли сминали их, всё сильнее топя в грязной, серой воде. Еще минута и цветы скрылись из виду, полностью погрузившись в лужу.
Дженсен с трудом поднялся с тротуара, придерживаясь за угол дома. Несколько секунд постоял, чтобы хоть немного отдышаться и прийти в себя. Он с трудом провел рукой по лицу, в бесплодной попытке стереть осточертевшую воду, но вместо этого только оставил на щеках грязно-кровавые разводы. Ладони неприятно щипало от пыли и воды, попавших в ранки, а разбитое колено сильно саднило и мешало нормально сгибать левую ногу, из-за чего Эклз шел слегка прихрамывая. Но зато всё это отвлекало его от головной боли и давало шанс, наконец-то, добраться до дома.
Дождь почти кончился, когда Дженсен стоял на пороге своего коттеджа. Дрожащей от холода и усталости рукой он повернул ключ в замке и ввалился в прихожую. Дверь за его спиной захлопнулась, и Эклз, привалившись к стенке спиной, медленно осел на пол. С одежды ручьями стекала вода, оставляя грязные лужицы на паркете. В доме царил полумрак и тишина. Дженсен облизнул губы, ощущая вкус дождевой воды и солоноватый привкус крови.
- Последний раз я иду в парк, когда обещают ливневый дождь,- прошептал он, глядя на свои ободранные руки и разбитое колено.
Неожиданно его затрясло и по мокрому, грязному лицу побежали слезы. Дженсен обхватил себя руками за плечи и изо всех сил вжался в стену спиной,
низко опустив голову, так что в темноте прихожей создавалось ощущение, что у него вообще нет лица.
Дождь за окном снова начал набирать силу и капли с удвоенным энтузиазмом застучали по стеклу, отдаваясь жутковатым и гулким эхом в пустых, полутемных комнатах дома.
25 июня.
Я никогда не задумывался: сколько раз за всю жизнь плачут мужчины? А сколько раз за свою жизнь плакал я? А сколько только за этот год?
Кажется, в эти несколько месяцев уместилась вся моя жизнь без остатка. Создается впечатление, что все слезы, предназначенные на всю жизнь, я должен
использовать сейчас, пока есть такая возможность. Почему бы точно так же не поступить с улыбками, смехом, счастьем? Неужели мне было предназначено их так мало, что я больше никогда не испытаю всего этого?
1.Отрицание *слово зачеркнуто*
2. Гнев. *слово зачеркнуто*
3. Торг. *слово зачеркнуто*
4. Депрессия.
5. Смирение.
Бессонница, как непрошенная гостья, посещает меня каждую ночь, заставляя думать о том, что я больше всего боюсь и ненавижу. Она садится на край моей
кровати и смотрит на меня черными, немигающими глазами полными тоски. Я закрываюсь от нее подушкой, закутываюсь в одеяло, но всё равно чувствую
её пронзительный, ледяной взгляд.
Один розовый слоник, два розовых слоника, три розовых слоника, четыре…
Я лежу так, пока мне не становится совсем невыносимо, тогда я встаю и спускаюсь на кухню. Её мягкие, еле слышные шаги за спиной. Она следует за мной как тень. Или же это я превратился в её отражение. Не включая свет, подхожу к столу и наливаю стакан воды, но никогда не выпиваю его. Он так и остается стоять до следующей ночи. Кажется, набралось уже стаканов шесть… Потом я достаю из буфета бутылку рома или виски и иду в кабинет. Кабинетом я называю небольшую спальню на втором, которую переделал во время ремонта. Там относительно спокойно и тихо.
Туда не может пробраться моя ночная гостья и ей приходится караулить за дверью. Я сажусь в кресло спиной к окну и наливаю себе полный стакан виски… или рома.
Пять розовых слоников, шесть розовых слоников, семь розовых слоников, восемь…
Мне не нужен лед, я пью обжигающий напиток, чувствуя, как всё внутри скручивает от разъедающего желудок и другие органы алкоголя. Но это на время заглушает головную боль. И я пью еще. Стакан за стаканом. На улице шумит ветер. Там почему-то всегда ветрено. Странное лето в Канаде, не такое как дома.
Девять розовых слоников, десять розовых слоников, одиннадцать розовых слоников, двенадцать…
Я очень скучаю по семье. По маме, папе, сестре, брату. По нашему дому, своей комнате, даже соседям, которые постоянно задают мне глупые вопросы, когда я приезжаю домой на хиатус. Наверное, все же стоит съездить к ним, хотя бы на денек, чтобы в последний раз увидеть. В последний. После таких мыслей я обычно снова плачу… и пью. Ночь длинная, бесконечно длинная. Одна ночь - одна бутылка виски… или рома.
Каждое утро я просыпаюсь на полу в туалете в луже своей собственной блевоты. И тогда я ненавижу себя еще сильней…
Тринадцать розовых слоников, четырнадцать розовых слоников, пятнадцать розовых слоников, шестнадцать…
Левил прописал мне лекарство от бессонницы, но оно не помогает. Позавчера я выпил весь пузырек и ничего. Снова утро, холодный кафель в туалете и
нестерпимая головная боль. Когда-то я называл свою жизнь кошмаром… Тогда что это?
Иногда, во мне будто что-то ломается, и тогда я опускаюсь на пол не в силах держаться на ногах и плачу. Опять… Всё-таки стоило купить тетрадь с
единорогом на обложке и в розовом переплете. Я превращаюсь в девчонку. Хотя не каждая девушка позволит себе такие истерики… но ведь и не каждая
умирает. Слабое оправдание.
Вчера бессонница снова без стука вошла в мою спальню. Она пришла не одна. Кто-то пришел с ней и остался стоять у двери, не проходя в комнату. Я задаюсь вопросом: зачем вообще ложиться в кровать, если за последнюю неделю в ней так ни разу и не заснул??
Семнадцать розовых слоников, восемнадцать розовых слоников, девятнадцать розовых слоников, двадцать…
Знакомая дорога до кухни. Стакан воды. Бутылка виски… или рома. Пустой, темный коридор. Лестница на второй этаж. Легкий, скользящий шаг бессонницы за спиной. Но теперь к нему прибавилась и чья-то тяжелая поступь. Она остается за дверью кабинета, а это новое входит следом, не отставая ни
на шаг.
Знакомое кресло, стук веток дерева в окно, горько-острый вкус рома… или виски… Тепло любимого зеленого свитера… Джаред…
Двадцать один розовый слоник, двадцать два розовых слоника, двадцать три розовых слоника, двадцать четыре…
Почему-то именно вчера мне вспомнилось, что в колледже я очень любил поэзию. Никому об этом не говорил. Почему? И сам не знаю. Просто не говорил и
всё. После второго стакана в голове всплывают строчки. Сначала смутные и не знакомые, но чем меньше становится головная боль, тем отчетливее они звучат. И через несколько минут сквозь темноту ночи я слышу:
На школьных своих тетрадях
На парте и на деревьях
На песке на снегу
Имя твое пишу
Я помню, как замерло сердце и оборвалось куда-то вниз. Недопитый стакан виски... или рома… не помню… остался стоять недопитым.
На мерцающих силуэтах
На колокольчиках красок
На осязаемой правде
Имя твое пишу
Я вытащил листы бумаги и ручку из стола и… и что-то еще. Не помню. Руки дрожали, когда я начал что-то писать, сбиваясь и не попадая в строчки.
На каждой лампе горящей
На каждой погасшей лампе
На всех домах где я жил
Имя твое пишу
Из глаз снова текли слезы. Все те слезы, что были предназначены на всю мою жизнь, и которые я тратил теперь. Они мешали мне видеть, а гул в голове
мешал думать. Тот кто пришел вместе с бессонницей подошел вплотную к моему письменному столу и заглядывал в мой наполовину исписанный листок.
На стеклышке удивленья
На чутком вниманье губ
Парящих над тишиной
Имя твое пишу
Слова путались в моем уставшем сознании, но рука продолжала писать. В голове играла какая-то музыка или кто-то пел. Но скорее всего она просто
невыносимо болела и мне просто казалось, что это какой-то ритм. Тот странный гость подошел ко мне и встал у меня за плечом. Он что-то прошептал. Я не слушал.
На руинах своих убежищ
На рухнувших маяках
На стенах печали моей
Имя твое пишу
Пальцы не слушались. Меня трясло, как будто через мое тело пропустили ток. Я хотел отпить из стакана, но ничего не вышло. Он выпал из рук, разбиваясь
об пол. Помню, как наклонился собрать осколки, и первое же стекло порезало мне ладонь. Оно надвое разделило мне линию жизни, сделав её еще короче. Я рассмеялся. А разве это не смешно? Не врут гадания… Кто-то просил меня погадать? Кто это был? Голова разрывалась от боли.
На безнадежной разлуке
На одиночестве голом
На ступенях лестницы смерти
Имя твое пишу
Ручка выпала из моих рук. Лист был полностью исписан. Незнакомец тронул меня за плечо и поманил за собой. Бессонница в первый раз за все это время
вошла в мой кабинет и плотно притворила за собой дверь. Ни одна половица не скрипнула под её невесомым шагом. Я встал и взял со стола то, что достал ранее вместе с ручкой и бумагой. Предмет был тяжелый… Он неприятно оттягивал руку, и недавно сросшиеся после перелома кости почему-то сильно ныли от этого неестественного веса.
Я вышел на балкон. На улице было холодно и ветряно. Опять ветряно. Двое моих незваных гостей проследовали за мной. Но меня это не интересовало.
Единственное, что занимало в тот момент так это то, что я никак не мог вспомнить, чем заканчивается стихотворение, звучавшее в голове.
Бессонница взяла меня за руку.
Двадцать пять розовых слоников, двадцать шесть розовых слоников, двадцать семь розовых слоников, двадцать восемь…
Отпусти меня! Я хочу знать, как заканчивается это стихотворение!!
Спутник бессонницы подошел сзади и обнял меня за плечи. И сразу стало так холодно и тоскливо. В груди было так больно, что стало трудно дышать.
Ветер хлестал по щекам, будто пытаясь привести меня в чувство.
Незнакомец обхватил мою левую руку и нежным плавным жестом поднес к моей голове. Что-то холодное уткнулось в разгоряченный, пульсирующий весок. Я вскрикнул, но незнакомец за спиной уверенно держал мою руку, не давая ей дрогнуть.
Чем же закончилось то стихотворение?
Щелчок. Толи в моей голове, толи совсем рядом. Бессонница больше не держит мою руку. Она бесшумно уходит, скользя по серебристым потокам ветра. Ей больше нечего делать тут. Осталась работа только для него… Для моего безумия-одиночества-отчаянья-жажды покоя. Что было в том стихотворении?...
Двадцать девять розовых слоников, тридцать…
Я так устал. Мне так больно. Я хочу спать. Устал. Больно. Сон.
Тридцать – это конец. Это число невозврата. Это точка конца.
По-моему пошел дождь. Или снова слезы. Уже не помню. Даже сейчас. Никогда не вспомню.
Незнакомец ледяными губами поцеловал меня в висок. Палец дрогнул на курке.
Я купил этот пистолет просто так. Я купил его через три дня после приобретения мотоцикла. Всё это время он лежал в ящике стола. Я не помнил о нем.
Вру! Я ни минуты не забывал!
Конец стихотворения… какой он?
Мне было больно. Мне и сейчас больно, но тогда… Я закричал. Так громко, как только мог. Перекрикивая не останавливающийся шум в своей голове:
шепот своего безумия, бормотания отчаянья, лепет одиночества, болезненный, скрипучий голос смерти.
…Имя… имя… имя… имя…
…Твое… Пишу… пишу… пишу…
Я ворвался в комнату, спотыкаясь и падая. Сбил лампу со стола и ударился коленом об пол. Еле держась на ногах, я сгреб одной рукой лист бумаги, всё еще лежавший на столе. Я поднес его к самым глазам, чтобы различить кривые, нечеткие, размазанные буквы. Они складывались в слоги, потом в слова… То есть слово.
Джаред. Джаред. Джаред. Джаред. Джаред. Джаред. Джаред.
Вдоль, поперек, вниз, вверх я писал. Имя.
Не помню как, не помню почему, но последнее четверостишье предстало перед глазами, будто я увидел его в раскрытой передо мной книге.
И властью единого слова
Я заново жить начинаю
Я рожден чтобы встретить тебя
Чтобы имя твое назвать (1)
Лист выпал у меня из рук, а за ним и пистолет. Первый невесомо лег на пол, тихо шелестя, второй гулко стукнулся о твердую поверхность и, скрипнув,
откатился в сторону.
Сегодня я проснулся в своей кровати. Выпил все необходимые таблетки и уселся в гостиной в кресле. Понадобилось много времени, чтобы сформулировать все события прошедших дней и прошедшей ночи в частности. С каждым днем мне всё сложнее и сложнее четко и логично выражать свои мысли. Доктор говорил, что так и будет. Как всегда он прав.
Я позвонил маме и сказал, что приеду к ним ненадолго погостить. Она была очень рада, говорила, что безумно соскучилась и что я эгоист, который забыл о них и не приезжал почти год. Я хочу её видеть.
Я боюсь, что гадание Джареда по моей руке было верно, как никакое другое. Действительно, одна любовь до конца жизни.
Этой ночью он спас меня… опять. И даже не подозревает об этом. Не знаю, зачем он это сделал, но я еще жив. Его имя – это каждый мой жест, каждый
мой вздох, каждая моя минута жизни. Пусть он будет счастлив!
Джаред это заслужил как никто. Если верить линиям на руке, Джей проживет достаточно долгую жизнь, в которой будет та самая настоящая любовь, которой он так радовался. И она будет непременно взаимной, потому что у него по-другому быть не может. Может быть, я еще увижу его, хоть раз. Сильно на это надеюсь. Если же нет, то нет.
1.Отрицание *слово зачеркнуто*
2. Гнев. *слово зачеркнуто*
3. Торг. *слово зачеркнуто*
4. Депрессия. *слово зачеркнуто*
5. Смирение.
P.S. Я буду скучать по нему, даже когда умру. Не понимаю, откуда я это знаю, но именно так и будет.
Дженсен Эклз
1 – стихотворение принадлежит французскому поэту Полю Элюару. И так как он относился к поэтам-сюрреалистам, то его стихи написаны без знаков
препинания.